Королева Бланка

Но еще больше Тибо ненавидел Бильжо. Как же мешал ему этот неусыпный страж, денно и нощно стерегущий покой королевы! При виде его у бедного поэта заплетался язык, туманился взгляд, он забывал концы строф. В его глазах Бильжо выглядел обыкновенным соглядатаем. Бланка выслушивала его сетования по этому поводу, но ничего не предпринимала. Бильжо был ее щитом, а для Тибо – третьим лишним, при котором он никогда не осмелился бы перейти грань дозволенных отношений, и Тибо порою готов был убить этого безмолвного стража, словно приросшего к платью любимой им женщины. Бланку же это вполне устраивало. Она предпочитала держать графа Шампанского на расстоянии, королевский статус диктовал ей такое поведение. Так же она вела себя с кардиналом, которому тоже не нравился чересчур уж бдительный охранник королевы-матери. Он даже стал подозревать наличие любовных отношений между госпожой и ее слугой, но не осмеливался высказывать своих догадок, боясь уронить свой престиж духовного лица и обнаружить что-то похожее на ревность с его стороны.

Об этом же, кстати, не раз думал и Тибо. Жаль, что им с кардиналом не удавалось найти общий язык, в противном случае им было бы о чем поговорить; эта тема, возможно, даже сблизила бы их. И не случилось бы того, чего так опасалась Бланка, – повторного мятежа. Кардинал, конечно же, не позволил бы Тибо вновь предать вдовствующую королеву. А тот был уже близок к этому. Равнодушие Бланки, недружелюбные взгляды легата, насмешки над ним придворных дам, которые нельзя было не заметить, да тут еще собственная жена…

Как-то в галерее с ним повстречалась некая дама. Пристально поглядела на него, сочувственно покивав головой, и, подойдя, откинула вуаль с лица.

– Герцогиня Бургундская! – пораженный, воскликнул Тибо.

– Не сочтите за бестактность мое вмешательство, граф, но не могу не сказать вам нескольких слов, – оглядевшись, торопливо произнесла Алиса де Вержи. – Можете ли вы выслушать меня?

Тибо был удивлен. Что надо от него герцогине?

– Говорите, мадам.

– Не обижайтесь на мои слова, но вы становитесь посмешищем всего двора. Вас отвергают, вас не хотят видеть! Или вы сами не замечаете этого?

– О чем вы?

– Нет ничего проще пригнать лошадь на водопой, но нельзя заставить ее пить. А ваша супруга готовится следовать по пути королевы Англии Изабеллы Ангулемской, наставляющей мужу рога у нее на глазах.

Тибо побагровел лицом и сжал кулаки.

– О ком вы говорите? Кто смеет домогаться графини Шампанской?

– Не мужчина, женщина всему виной. Кобыла не захочет – так и мерин не заберется на нее.

– Кто он? Назовите имя!

– Раскройте шире глаза. Тот, кто пожелает, – увидит. Но не понукайте лошадь, и она пойдет шагом.

– Вы имеете в виду Агнессу?

– Ваша тень делает те же движения, что и вы сами. Не поймете меня – вспомните Шинон; путь из Парижа до Беллема в два раза короче.

И Алиса де Вержи, накинув на лицо вуаль, быстро скрылась с глаз.

– У нас с Бильжо был о вас разговор, – сказала как-то Бланка Агнессе. – Он говорил, что вы глаз с него не сводите.

– Что же он, жаловался или, напротив, на его лице читался восторг? – с интересом спросила супруга Тибо.

– Легкая улыбка играла у него на губах во время нашей беседы; кажется, графиня, вы ему небезразличны.

– Ого! Так он, значит, умеет улыбаться? Поистине, это удивительно.

– Не будьте к нему слишком строги. Этот человек перенес большое горе. Его жена неожиданно умерла; их ребенку было в то время всего пять лет. Бильжо души не чаял в сыне, любил его сильнее родной матери, все свое время проводил с ним, мечтая вырастить из него храброго рыцаря. Но неведомая болезнь в скором времени вслед за женой унесла в могилу и сына.

Агнесса, приоткрыв губы и вскрикнув, рывком поднесла руки к груди.

– Отец упал в яму, обнял гробик и крикнул, чтобы их обоих засыпали землей. Но священник сказал, что это большой грех, который никому не в силах будет замолить, и душа несчастного останется неприкаянной до дня Страшного суда. Кое-как Бильжо вытащили из ямы. Он проплакал на могиле двое суток подряд, а потом бросился с обрыва в реку. Незачем жить, решил он, если нет на свете того, кому он мечтал посвятить свою жизнь. Значит, надо уходить в мир иной: там, вопреки тому, что говорил священник, души отца и сына воссоединятся, и ничто уже не сможет разлучить их.

– Кто-то видел, вероятно, как он падал, – произнесла растроганная Агнесса, утирая навернувшиеся слезы, – как иначе бы ему остаться в живых?

– С тех пор он стал таким, каким вы его видите, – кивнув, ответила Бланка. – Что-то умерло внутри у него, унося с собой земные радости и любовь к жизни и оставив вместо них неизбывную печаль.

– Бедный отец… Мне хотелось бы пожалеть его, приласкать…

– Не думаю, чтобы он нуждался в этом. Да и вам не следует напоминать ему о трагедии. Что потеряно – не найдется, что утонуло – не всплывет. Придет пора – он сам поведает вам свою историю.

– Но для этого необходимо достаточно близкое знакомство, а ведь мы не перемолвились еще и парой слов.