— Мадам, — шепнул он как-то Бланке, оставшись с ней наедине, — остерегайтесь вашего восточного соседа. Сегодня он поёт вам песни, завтра уйдёт в лагерь бунтовщиков, послезавтра снова запоёт. Не нравится мне это. Кто даст гарантию, что он вновь не переметнётся к Филиппу Строптивому?
— Для этого, ваше преосвященство, его должны обидеть.
— Обидеть? Но кто?
— Я или вы. Мне этого совсем не хочется, и вы сами знаете, почему. Вам же сделать это ничего не стоит.
— Мне, мадам? Но с какой стати?
— Всем известно, что вас, как и Тибо, считают едва не любовником вдовствующей королевы, ибо вы не оставляете её своим вниманием ни днём, ни ночью. Да, да, и ночью. Несколько раз уже вы поднимали меня с постели, чтобы вместе с вами помолиться о невинно убиенных или о спасении моей души. Разве не так?
— Но ваше величество, — смиренно отвечал кардинал, разводя руками, — я всего лишь слуга Церкви и выполняю предписания, продиктованные слугам Божьим священным текстом, где апостолы Павел, Иоанн Богослов и Пётр в своих посланиях предупреждают о Втором Пришествии Христовом и о том, что будут Новое Небо и Новая Земля вместо прежних…
— Ах, кардинал, оставьте при себе ваши библейские премудрости, у меня хватает и своих, от которых голова идёт кругом.
Его преосвященство в ответ на это возвёл очи горе и тяжело вздохнул, не желая возражать той, в которую, чего греха таить, с каждым днём всё сильнее влюблялся.
— Так вот, — продолжала Бланка, — поскольку это соответствует истине…
— Соответствует? Что именно? — в ужасе округлил глаза легат. — То, что я ваш возлюбленный?
— Нет, ваше преосвященство, — не вы, а я ваша возлюбленная. Вот что истина. Об этом уже говорят повсюду, и скоро в нашем городе появятся памфлеты, высмеивающие в сатирическом духе нашу с вами связь. Наряду с ними появятся и другие, где вместо вашего имени будет красоваться особа графа Шампанского. Признаться, кардинал, я этого боюсь, — это нанесёт огромный урон моему престижу и королевской власти. Исходить это будет от недовольных лиц. Полагаю, они не успокоятся на Шиноне.
— Вы считаете, стало быть, возможным новое выступление мятежной знати?
— И мы должны быть к этому готовы. А потому упаси вас бог, ваше преосвященство, обидеть как-либо графа Шампанского, которого, между нами говоря, вы недолюбливаете.
— Я, ваше величество? Вот так новость! С чего бы это вдруг мне стал ненавистен граф Тибо?
— Это оттого, что о нём говорят так же, как и о вас.
— Его считают, стало быть, вашим любовником?
— А вы разве не слышите, о чём говорит двор?
— Надеюсь, однако, мадам, — с плохо скрываемым любопытством спросил кардинал, — это не соответствует истине?
— А если и так, — не подумав, ответила Бланка, — то что, собственно, вам за дело до этого?
И тут она с опозданием поняла, что надо быть откровенной с представителем Церкви. «Уметь лавировать в бушующем море человеческих страстей между светской властью и духовной — вот что должен уяснить для себя правитель государства» — так учил её в своё время свёкор Филипп Август. И уже мягче она прибавила:
— Конечно же, это не так, если вам это интересно. Однако никто не запрещает графу Шампанскому иметь даму своего сердца, роль которой вполне может играть вдовствующая королева. Но любить женщину и спать с ней — вовсе не одно и то же. Вы согласны со мной?
— Безусловно, ваше величество, кто смеет возражать против этого?
— Надеюсь, кардинал, я удовлетворила ваше любопытство и облегчила вашу душу таким откровенным признанием.
— О да, безусловно, — повеселел легат. — Простите меня, мадам, если я своими подозрениями невольно оскорбил вас.
— Не будем больше об этом, кардинал. Прошу вас только не забывать, что мне нужна любовь этого человека. Да, да, вы не ослышались. Однако это нужно не столько мне, сколько Франции — королевству, которым мне предстоит управлять. Шампань — самый сильный союзник, и она влюблена в Париж, — может ли быть что-то благоприятнее этого для государства?
— Я понимаю вас, мадам, и поскольку я прислан сюда его святейшеством, чтобы всеми возможными способами помогать вам, то ставлю себе задачей не оскорблять Тибо Шампанского и не чинить ему козней, что, в конечном счёте, может навредить той, кого я считаю самой прекрасной из королев.
— Нет, от воздыхателей мне, видно, не избавиться, — рассмеялась Бланка. — Один из них — легат его святейшества Папы Римского.
— Я? Воздыхатель? — тонко улыбнулся Сент-Анж. — Отчего вы так решили?
— Да ведь вы только что объяснились мне в любви! Разве вы этого не заметили?
Слегка покраснев, легат отвёл взгляд. Некоторое время понадобилось ему, чтобы найти ответ.
— Надеюсь, это не будет вменено мне в вину вашим величеством? — открыто, ибо не стоило больше играть, спросил он, с любовью глядя в глаза Бланке.
— Никоим образом, ваше преосвященство, — ответила она ему таким же взглядом, — лишь бы это не затрагивало честь и достоинство того, о ком мы с вами говорим.
Не гася ни улыбки, ни тёплого взгляда, легат кивнул в ответ.