Королева Бона. Дракон в гербе

— Довольно! Нужно спорить, смеяться над глупыми домыслами. Я неплохо знаю Марсупина и Ланга. Они рады будут разнести эту сплетню по всей Европе. Заодно припомнят и странную смерть мазовецких князей.

— Счастье еще, что Ланга не было в Вильне, — согласилась с ней Марина.

— Да… Никаких улик у него и не будет! Все одни сплетни, кривотолки… — Бона задумалась и добавила: — День святого Витта… Странно… умерла именно в этот день.

— Мы знали, что она недолговечна…

— Мы, но не король и не мои враги. Чтоб им провалиться в тартарары! Но все это не важно, важно другое. О Подумать только, Август наконец свободен! И все проигранные битвы — ничто в сравнении с главным сражением, которое мне придется вести во имя нового союза. На этот раз он женится на французской принцессе.

Марина взглянула на нее с удивлением.

— Государыня, вы не оставили этого намеренья?

— Разумеется, нет! Это отличная девушка. Здоровая. Она подарит нам долгожданного наследника трона и короны.

— И вас, ваше величество, не разочаровали последние два года? Столь тяжкие?

Теперь в свою очередь удивилась королева.

— Разочаровали? Меня? В счет идет только решающая битва. Только она. А я пока что полна сил и так легко не покину поля боя. Пока нет!

Сигизмунд Август выехал из Кракова на следующий день, успев сообщить послам из Вены, что и в апреле, и в мае у жены его были тяжелые приступы падучей. Когда они расставались, она все еще была очень слаба, но лекарь не предполагал, что развязка наступит так скоро. Он считал, что Елизавета протянет еще года два. Август не сказал послам только одного: услышав в мае из уст придворного медика эти слова, он подумывал над тем, не потребовать ли ему развода с безнадежно больной и бесплодной супругой? Тогда он был бы свободен, мог жениться на другой и отец его успел бы порадоваться долгожданному внуку.

Барбара? Она все равно останется с ним. Их связывали очень прочные узы, и новый, заключенный во имя интересов династии брак не мог бы помешать их любви, нежной и глубокой.

За гробом молодой королевы шел весь город. Ее видели редко, но многие поговаривали о том, что юная и хрупкая племянница императора терпеливо переносит тяжелую неизвестную в Литве болезнь, а также неверность супруга. Двор Августа был слишком многочисленным, чтобы его отлучки, долгие недели, проводимые им на охоте, и встречи с Барбарой в охотничьих замках оставались тайной.

Скорбя по умершей, почти безызвестной им королеве, литовские дамы не скрывали своей зависти и ненависти к красавице вдове, которую все они хорошо, даже слишком хорошо знали. Весть об отравлении дошла уже и до них, и молодой король вполне мог подумать, что сплетня эта облетела весь Вавель не без участия Фердинандовых послов, что Вена пожелала сделать из Боны злодейку.

Он не придавал этой истории значения, считая ее обычным наговором. Но Радзивиллы охотно подхватили сплетню, столь ненавистное для вельмож имя королевы Боны оказалось у всех на устах. К давней ненависти добавилось еще и опасение, что теперь, когда Елизаветы нет в живых, Бона заберет назад свои поместья под Вильной вместе с окрестными лесами. Бесило их также и то, что Бона перестает быть старой королевой и вернет себе прежний титул — королева Польши, как единственная коронованная правительница и супруга того, кто не позволил своему сыну именоваться великим князем Литовским. Опасность была так велика, что стоило поддержать и раздуть даже самую нелепую и ничтожную сплетню. И хотя все видели, как Катрин Хёльцелин вся в слезах шла за гробом своей госпожи и клялась, что никогда не оставляла ее ни на минуту и видела, как она с часу на час, день ото дня медленно угасала, дворяне Радзивилла шептались повсюду, что и Катрин дивилась этой внезапной, непонятной смерти. И в кругу людей близких говорила о ядовитом италийском драконе. Кто были эти близкие? Этого никто не знал, потому что Катрин покинула Вильну вместе с венскими послами императора, прибывшими в августе на похороны. С двадцать четвертого августа, когда Елизавета была положена в усыпальнице собора рядом с королем Александром, братом Сигизмунда Старого, сплетня разрослась, набирая силы, и жало ее было направлено против загребущей, обижавшей вельмож и русских бояр королевы Боны. И уже по весне всюду, где прежде люди хвалили справедливое правление государыни, называя замки на восточной границе ее именем и холм над Кременцом — горой королевы Боны, появились старые лирники и молодые бродяги, распевавшие песни о злой королеве-отравительнице, которой послушны даже ядовитые змеи. И то, что на западе Европы передавалось потихоньку приверженцам Габсбургов, по всей Литве, Волыни и Полесью разнесла стоустая молва. Отравили… Королева-злодейка отравила молоденькую невестку. Нет, сын не был с ней в сговоре, она одна, до тонкостей познавшая это страшное ремесло, чужеземка, итальянка, все та же государыня Бона свершила неслыханное злодейство…