Королева Бона. Дракон в гербе

Кмита наведался в Варшаву только раз. Может, и он тоже ищет королевской милости? Он, царь и бог у себя в Висниче, служил ей не только из чувства долга, но, наверное… В его глазах было нечто такое, что она не могла ошибиться… Но это было прежде, в Кракове, зато теперь, во время своего последнего приезда в Гомолин и в Яздов, он избегал ее взглядов… Течет внизу Висла… Поток жизни уносит все, что когда-то ей принадлежало. Даже любовь. О своей любви он никогда не сказал ни слова, но, наверное, она была не менее сильной, чем то чувство, которое втайне питал к ней Алифио. По небу плывут серые тучи… Как грустно смотреть на то, как уходит любовь, верность, дружеские чувства. А впрочем… Разве неумолимое время грозной своей рукой не коснулось и ее?

Но до сейма, который созовут в Петрокове не ранее будущего года, еще далеко. Разумеется, король этого времени не упустит, но и она тоже. Она все еще королева Польши, княгиня Литовская и Мазовецкая… Со времени ее приезда уже многое изменилось и в Варшаве, и в Яздове, теперь должно измениться все. Старый замок укрепили, расширили, обставили красивой мебелью, украсили стены гобеленами и коврами, вывезенными из вавельских покоев. Вместо запущенного княжеского поместья теперь здесь роскошная королевская резиденция, с каждым месяцем увеличивались табуны лошадей — недаром из Литвы привезли сюда племенных жеребцов, — а по крутым берегам Вислы уступами спускались вниз сады, радующие глаз пестрыми цветочными клумбами.

Принцесс старались занять потешными представлениями карликов, катаньями на прудах в парке, рукоделием — вышиваньем облачений для варшавских костелов, но этого им было мало, они все равно тосковали по веселому, оживленному Вавелю. Тогда, к великой радости Марины, Бона пригласила капеллу из Италии, и теперь дни в Яздове были заполнены не только работой, но еще и музыкой. Советником Боны, к великой досаде Паппакоды, стал ее секретарь Станислав Хвальчевский. Королева считала его более достойным преемником Алифио и ему поручила обдумать и гровести земельную реформу в своих владениях за пределами Короны. Для обсуждения сих дел она велела позвать ревизоров, которых терпеть не мог за дерзость и любопытство Миколай Радзивилл Рыжий и которые отлично знали все окрестные поместья с их лугами и лесными угодьями.

Теперь все четверо — Осмульский, Брудницкий, Дыбовский и Новицкий — стояли перед королевой в Яздовском замке, а она расспрашивала их, сколько земель вокруг Кобрина и Пинска, много ли там полей и лугов или все больше леса?

Ревизоры отмалчивались, стояли потупившись, испуганные ее властным взглядом. Да и на вопросы толком ни один из них не мог ответить. Отвечали весьма туманно, приблизительно, один противоречил другому. Наконец Боне это наскучило, и она сказала гневно:

— Я уже слышала эту сказку — был в Польше один-единственный землемер, да и тот помер. Мне мертвецы не нужны. А вам, почтеннейшие, велю перемерить Волынь, Пинскую сторону и мои литовские владения. Знаю, там была одна мера — на глазок. Отныне по-другому будет. А тебя, пан Хвальчевский, назначаю управляющим всеми моими землями, но и при мне секретарем останешься, как и прежде. Растолкуй их милостям, что мы успели измерить и какие приняли решения.

Владетель имения в Кобрине и придворный королевы Станислав Хвальчевский, стоявший за ее креслом, выступил вперед:

— Все земли надобно измерить, описание составить, все клины да полоски объединить в одно. За меру госпожа наша наказала принять одну влуку[2]!

— Боже милосердный! — вздохнул ревизор Новицкий. — Слыхано ли дело? У кого хватит сил одолеть такую работу?

— У вас, почтеннейший, — отвечала королева. — Слыхала я, вы человек решительный и предприимчивый. Вот вам и путь в главные ревизоры. Как долго вы намерены измерять эти земли?

Ревизоры пошептались минутку, и Осмульский сказал:

— Самое малое лет… пятнадцать уйдет.

— А может, и двадцать, — добавил Брудницкий. — Земель-то там супротив мазовецких намного больше.

— Мне ли не знать этого? — спросила она. — Земель-то больше, зато перелогов да чересполосиц меньше… Я проверяла. Ну, а как вы полагаете, какие сроки для обмера земель нужны? — обратилась Бона к Дыбовскому.

— Двенадцати лет довольно, — отвечал он, подумав.

— Bene. Четверо вас, значит, три года на каждого. Подбирайте себе в помощники людей прилежных и честных. Хочу, чтобы к пятьдесят четвертому году вся земля измерена была.

Осмульский, набравшись смелости, возразил:

— Государыня! Новшество это для нас великое. Вся шляхта, и богатая и мелкопоместная, поднимет крик! — возразила Бона. — Все новое дает знать о своем рождении криком. Разве вы не знаете, что новорожденные, едва лишь на свет появятся, кричат что есть силы. А что они смыслят? Ничего. Так вот, я желаю вас видеть у себя с отчетами раз в три месяца. Здесь. В Яздове. А ты, сударь, — обратилась она к Хвальчевскому, — получишь местных ревизоров, но только не езжай с ними.

Останешься здесь, при дворе. Вместе мы поразмыслим и об иных реформах.

— Нижайший слуга ваш, государыня, — склонился Станислав Хвальчевский.