— Вы, наверное, заметили, я в вечном беспокойстве и по ночам, когда под стенами и во дворе слышны лишь одни шаги стражников, встаю и хожу по комнатам, жажду сна, но тревога не дает сомкнуть глаз. И вдруг вижу, я одна в этом замке, совсем одна…
Канцлер, вглядевшись внимательней в изменившееся, побледневшее ее лицо, робко спросил:
— Государыня, неужто вы так тревожитесь об исходе сраженья?
— Не только. Я думаю и о короле, который всегда в самом горниле битвы. О том, что предсказания звезд опять туманны. И в бессонные ночи думаю об одном — неужто я, Бона Сфорца, не смогу назло соседям родить сына? Чтобы династия Ягеллонов не угасла? Эти проклятые Габсбурги в Вене, в Испании… Они, наверное, думают, что я неспособна. А другие? Хотя бы вы? Я хочу знать.
Алифио уклонился от ответа.
— Светлейшая госпожа, я знаю, у вас железная воля, но в этом случае надо положиться на благосклонность судьбы. На молитвы.
Она воздела руки к небу.
— Санта Мадонна! Я обращаюсь к богу с молитвами денно и нощно. Прошу у него милостыни.
Как нищенка! Кто бы мог поверить в это? Ведь лишь два года назад астролог в Италии говорил: „Будешь владычицей великой и сильной“. А я хочу быть просто счастливой…
— Но, ваше величество, перед вами будущее.
— Будущее? — промолвила она. — В вечном страхе, в одиночестве, в постоянной опасности? О, как трудно быть королевой Польши!..
Тем временем Паппакода, попивая вино в покое у Марины, убеждал ее, что она стала веселее и моложе. Слушая эти похвалы, потупившись, пряча от него взгляд быстрых глаз, Марина все подливала и подливала ему огненного зелья.
— Быть может, это оттого, что я наконец смогла отогреться под летним солнцем, как когда-то в Бари. Здешняя зима и осень — сущее мученье.
— Как здоровье королевы? — спросил он неожиданно.
— Не может дождаться возвращения супруга. Все смотрит — не видно ли гонцов.
— Как не ждать, — буркнул Паппакода. — Ведь в эти дни решится судьба династии Ягеллонов.
Неужто жизнь короля в столь великой опасности?
— Да нет, война с крестоносцами тут ни при чем. Здесь, в замке, решится судьба династии, а также Бари и Россано.
Марина бросила на него удивленный взгляд.
— Но ведь италийские герцогства достанутся в наследство королеве.
— Ей, но не ее дочерям, — рассмеялся Паппакода. — Тут у них соперники — испанские Габсбурги, а точнее говоря, Карл. И уж разумеется, ни одна из них не станет польским монархом.
— Королева уверена, что на сей раз у нее родится сын. Паппакода пожал плечами.
— Но венский двор в этом не так уверен. Там едва ли рассчитывают на рождение сына. Судите сами — у короля, кроме Яна, одни лишь дочери, три от предыдущих супружеств и две внебрачные.
Король немолод, ему за пятьдесят. Я спрашивал синьора Катиньяни — он не ждет рождения мальчика.
— Быть может, он говорит это назло синьору Валентино?
— Вы проницательны, — не мог не отметить Паппакода. Марина поджала губы.
— У королевы иное мнение, — сказала камеристка с горечью.
— Со дня коронации она совсем не считается с нами, — вторил Паппакода. — Предпочитает поляков.
— А вы нет?
— Если бы я был бургграфом, то, разумеется, искал бы людей среди здешних придворных. Но сейчас…
— Боюсь, из вас двоих она выберет Алифио.
— Опять он — везде и всюду! Следует самому позаботиться о себе. Венский двор интересуется мною куда больше, чем королева.
Эти слова были для камеристки неожиданностью.
— Это для меня новость, — сказала Марина.
— И при том важная. Почему бы Габсбургам с помощью одной из королевских дочерей не завладеть Польшей?
— И вы говорите мне это так, между прочим, за бокалом вина? — спросила она удивленно.
— Не совсем так. У меня свои расчеты и намерения. Вена с нетерпением ждет того дня, когда Бона наконец разродится.
— И какой услуги они от вас тогда ждут?
— От меня? — в свою очередь удивился Паппакода. — Никакой. Разумеется, никакой. Но от вас… Совсем маленькой, вполне невинной…
Если он полагал, что Марина у него в руках, то ошибся.
— В этой ужасной стране даже малейшая услуга… стоит так дорого, — вздохнула она, кутаясь в цветную шаль.
— О да, — должен был согласиться он.
— Что же это за услуга?
— Право же мелочь. Когда я первым в тот день узнаю, что…
— Родился сын?
— Да нет же! Дочь. Их интересует только дочь.
— Любопытно… Алифио может стать управляющим замка в Кракове, — сказала она, немного подумав. — А на какую должность в Вене рассчитываете вы?
— Увы, умудренный горьким опытом, теперь, после Кракова, я ни на что не рассчитываю. Сан? О нет. Я хотел бы, чтобы меня наконец оценили по заслугам. Я жду благодарности… Но об этом толковать еще рано.
— Разумеется, не время, — согласилась она, снова подливая ему вина.
Королева в последние дни не вставала со своего ложа и, хотя июль был на исходе, не надеялась, что решительный день близок. На все вопросы придворных медиков она упрямо отвечала — нет.