Королева брильянтов

Действительно, атаки панического страха при мысли, что его выгонят с места и, чего доброго, посадят за решетку, отпустили. Сандалов обрел душевное спокойствие, надеясь, что и в этот раз сумел выкрутиться. Он вспомнил воровку-баронессу с некоторым умилением, дивясь, каким образом она сумела так ловко вертеть им. Даже грозный чиновник сыскной полиции теперь казался человеком приятным, во всяком случае незлым.

В гостинице наступил час предвечерней передышки, когда дневные поезда уже прибыли, вечерние еще только прибывали, а значит, новые гости не свалятся как снег на голову. Те, что уже проживали, наряжались в своих номерах, чтобы отправиться на вечерние увеселения в ресторан «Славянского базара» или в город. В холле было пустынно и тихо. Сандалов не обратил внимания на колокольчик входной двери. Мало ли кто вошел или вышел. Погрузившись в приятные размышления, он не заметил, как перед конторкой кто-то появился. Настольный звоночек вырвал из мягкого небытия. Сандалов встрепенулся и натянул дежурную улыбку.

– Прошу прощения, – сказал он, узнавая гостя.

Портье натренировал профессиональную память: он помнил, в каком номере кто проживает. А потому потянулся к ключу от двенадцатого номера.

– Дайте ключ от четвертого.

Сандалов остановил руку. Гость был знаком, сомнения не было. От него попахивало остатками загула, но он был трезв. И даже слишком. Казался слишком сосредоточенным и собранным, будто решился на отчаянное дело.

– Прошу простить, господин… – Сандалов одним глазом подглядел в книгу записи, – Немировский, это невозможно.

Ему протянули ладонь, не слишком чистую.

– Ключ дайте, – потребовали в приказном тоне. – Что не ясно?

– Рад бы, но решительно невозможно. Правила запрещают выдавать ключ от номера без разрешения постояльца.

На конторку упала мятая сторублевка. Уголок купюры так и смотрел на портье.

– А так правила разрешат?

В другой раз такого аргумента было бы достаточно, чтобы Сандалов забыл о правилах. Но время настало такое, что деваться некуда.

– Прошу убрать деньги, – строжайшим тоном заявил Сандалов, красуясь сам перед собою: как иногда приятно побыть честным человеком! – Мы дорожим нашей репутацией. Она известна на всю Москву. И даже Россию. Взяток не берем-с.

Немировскому явно хотелось сделать что-нибудь угрожающее: стукнуть кулаком по конторке или рявкнуть на непокорную обслугу. Но сдержался.

– Считайте чаевыми за услугу: хочу осмотреть номер и, может, перебраться в него. Плату за двенадцатый номер назад не потребую.

Сандалов сделал то, чего никогда не делал: легонько оттолкнул купюру.

– Приношу свои извинения, никак невозможно. Номер сдан. – Портье невольно проследил, как почти его деньги были скомканы и сунуты в карман пальто. Словно мусор. Нет, тяжело быть честным.

– Номер взял мой родной брат, Григорий Филиппович Немировский. Я имею право войти в него, когда пожелаю. Тем более что в нем никто не проживает с воскресенья.

Такому заявлению Сандалов мог бы подчиниться. В любой другой раз. Но только не теперь.

– В этот номер не допускается никто. До разрешения сыскной полиции, – ответил он с чувством собственного достоинства. Вид смятой сотни так и стоял перед глазами.

– Ах вот в чем дело, – сказал Немировский, глядя тяжелым взглядом больного человека. – Розыск по этому делу ведет мой друг, господин Пушкин. Знаете его?

От произнесенного имени у Сандалова невольно пробежал морозец по спине. Он сдержанно кивнул.

– Так мне не просто надо в номер, – продолжил Немировский. – У меня личное поручение от господина Пушкина: дежурить там ночь. Если не верите моему слову, пошлите в сыскную, там подтвердят.

Связываться по доброй воле с сыском желания не было. Тем более – с месье Пушкиным. Речь господина Немировского внушала доверие. Не будет же он врать про поручение чиновника полиции. Сандалов счел, что убедительных аргументов вполне достаточно. Снял ключ и положил на конторку.

– Изволите что-нибудь еще?

Господин Немировский изволил, чтобы ему в номер доставили выпивки. С запасом. Сандалов захотел уточнить, какие именно напитки предпочтительны, но гостю было все равно. От закуски отказался. И больше ничего не требуется. Портье обещал исполнить без промедления. Он тайно надеялся, что та самая купюра вернется к нему за проявленное усердие. Немировский не понял движения чужой души. Повернулся и пошел в лестнице, ведущей на второй этаж. Жалкой благодарности не бросил. Не то что денежку.

Сандалов подумал, что жизнь человеческая – штука несправедливая: играет с человеком, как огонек с мотыльком. Зазевался – крылышки и обжег. Или изжарился целиком.

19