Королева бурь

На мгновение на него обрушилось прошлое и настоящее, все деяния предков, свершившиеся к этому моменту. Эллерт видел женщину, гулявшую у побережья Хали, — женщину несравненной красоты с мерцающими серыми глазами и серебристыми волосами чири; он уловил воспоминания о лесах и горных пиках; видел другие звезды и планеты, видел мир с желтым солнцем и единственной бледной луной в небе; смотрел в черную ночь космоса; умирал в снегу, в огне, в безвоздушном пространстве, тысячекратно претерпевая муки агонии; сражался и погибал на бранном поле; видел себя скорчившимся в позе зародыша, наглухо отгородившимся от внешнего мира, как едва не произошло на четырнадцатом году его жизни. За один потрясающий миг он прожил миллионы жизней. Эллерт чувствовал, как тело содрогается в корчах ужаса, умирает… услышал свой дикий крик и понял, что сошел с ума и никогда не вернется обратно… Потом слабо боролся, пытаясь захлопнуть открытые им ворота и понимая, что уже слишком поздно…

И вдруг снова стал Эллертом Хастуром. Жил лишь единственной, теперешней жизнью — другие навсегда остались в прошлом или затерялись в дымке будущего. Но в этой жизни (какой скудной она казалась после столетий прошлого и будущего!) все еще имелись бесконечные возможности, накладывавшиеся друг на друга. Каждым своим поступком Эллерт создавал одно будущее, а другое уничтожалось навеки. Он мог избрать путь силы и доблести, превзойти Дамона-Рафаэля во владении мечом, стать любимейшим сыном своего отца… Мог каким-то образом устроить так, чтобы Дамон-Рафаэль умер в детстве, и стать единственным наследником… Он мог навсегда остаться в мире и безопасности в стенах Неварсина, лишенный наследства… Он мог погрузиться в мир искушений, бесконечного наслаждения и плотских утех в объятиях ришья… Он мог собственными руками задушить отца, мстя за униженную гордость… Мало-помалу, пробираясь через многоплановое прошлое, Эллерт осознал неизбежность шагов, которые привели его к этому мгновению, к этому перекрестку.

Теперь он стоял у критической черты, куда привели его прошлые решения, вольные и невольные. Новый выбор должен быть сделан с полным пониманием того, к чему он может привести. Эллерт принял ответственность за все, что ему предстояло совершить, и начал осторожно заглядывать вперед.

В сознании промелькнули слова Дорилис: «Это похоже на горный ручей. Если я набросаю в русло большие камни, вода будет огибать их. Она может зайти как с одной, так и с другой стороны, но я не могу заставить воду повернуть вспять…»

Его обостренное восприятие постепенно начало нащупывать границы будущего. Эллерт сразу же увидел перед собой возможности, которые Донел мог принять либо отвергнуть. Видел, как Донел забирает Ренату и тайком уезжает из Алдарана; видел, как Донел берет Дорилис в жены и заводит сыновей-недестро от Ренаты. Видел, что дом Эрленд Лейнье может объединить свои силы со Скатфеллами против Алдарана, требуя возмездия за оскорбление, нанесенное его роду. (Можно бы предупредить Ренату, но станет ли она обращать на это внимание?) Снова и снова перед мысленным взором Эллерта вставали армии Скатфелла, осаждавшие замок Алдаран, ожесточенная битва… Он видел и более отдаленные возможности. Лорд Алдаран мог действительно скончаться от сердечного приступа или на долгие месяцы впасть в бессознательное состояние, оставив Довела справляться с клубком проблем… мог выздороветь и отогнать Скатфелла превосходящей мощью своих сил… мог каким-то загадочным образом примириться с братом… Эллерт видел Дорилис, умирающую от пороговой болезни в последнюю неделю зимы… видел ее умирающей при рождении ребенка, отцом которого был Донел, нарушивший свою клятву… видел ее живой и здоровой, подарившей Донелу сына, который унаследует лишь ларан рода Алдаранов и умрет в ранней юности от пороговой болезни…

Медленно, мучительно Эллерт заставлял себя искать верный путь в мешанине возможностей. «Я же не Бог! Как я могу узнать, какое будущее будет лучшим? Я могу лишь сказать, какое будет наименее мучительным для Донела и Ренаты, которых я люблю…»

Потом, против своей воли, юноша увидел собственное будущее. Он вернется к Кассандре… Или не вернется, а навсегда уединится в Неварсине или, подобно святому Валентину-в-Снегах, будет доживать свои дни в глухой пещере на склонах Хеллеров… Он воссоединится с Кассандрой в блаженном восторге… умрет от руки Дамона-Рафаэля, опасающегося предательства… Кассандра навсегда останется в Башне… Она умрет при родах… Или попадет в руки Дамона-Рафаэля, все еще сожалеющего о том, что отдал ее брату, а не сделал своей барраганьей … Этот образ почему-то отвлек Эллерта от созерцания бесчисленных возможностей, и он более пристально вгляделся туда.