Королева четырёх частей света

Она стала листать первый том. Списки имён, списки предметов, списки цифр. Счета, описи, подсчёты: плюс — минус, минус — плюс... О чём здесь шла речь? Она просмотрела второй, затем третий — всё то же самое. Архив морского перевозчика, сухопутного купца? Находка казалась неинтересной. Только один из трёх журналов мог оказаться осмысленным. В нём было всё то же самое: бесконечные цифры, выцветшие от влаги — подсчёты чёрными чернилами, которые все расплылись, так что результаты нельзя было и разобрать. Столбики, столбики: плюс — минус, минус — плюс... Поди пойми... Но в этом томе на большинстве страниц были написаны и какие-то связные фразы. Некоторые, в самом верху, кажется, были обрезаны; другие, в самом низу, загибались кверху на полях. Почерки разные. Всё так убористо, так плотно, столько помарок, что смысла никак не получалось. На просвет строки на двух сторонах листа сливались, так что ничего нельзя было прочесть.

По крайней мере, аббатиса своими слабыми глазами не могла.

К тому же и бумага от света и воды была в таких пятнах и дырах, что для восстановления недостающего понадобилось бы много фантазии — у доньи Хустины столько не было. Она отродясь не любила абракадабру...

Настоятельница велела снова позвать Петронилью.

Увидев разломанные замки, щепки, торчащие железки — словом разгром, коему подверглись памятные вещи, вверенные ей сестрой, бедняга онемела.

Кроме больших журналов, на столе валялось ещё несколько предметов.

Аббатиса показала на яркое кроваво-красное пятно поверх этой груды:

— А это что такое?

— Перо.

— Вижу, что перо. А точнее?

— Плюмаж генерала Альваро де Менданьи.

Аббатиса как будто не слышала ответа.

— А это что за камни? Взяла и положила два здоровых булыжника... нарочно, чтобы мне спину надорвать, — усмехнулась она. — Правда, чего ради нагружать сундук такой тяжестью?

Петронилья взяла камни, взвесила на руке, долго разглядывала.

— А вы их не узнали?

— В каком смысле — узнала?

— Это же чёрные камни порта Кальяо.

— Признаюсь, — иронически заметила настоятельница, — до сих пор я как-то не обращала внимания на чёрные камни порта Кальяо.

Взгляд Петронильи перебегал с предмета на предмет — «до сих пор» аббатиса и на эти вещи не обращала внимания. Кусок железной диадемы. Маленькое Распятие. Индейская флейта.

Все вещи и вправду грошовые.

Донья Хустина достала и бросила на стол ещё одну реликвию.

— Гриф от лютни, обвязанный индейскими лентами... И зачем донья Исабель хранит весь этот мусор?

В словах и, главное, в жесте настоятельницы было столько презрения, что Петронилья была глубоко уязвлена. Аббатиса делала её соучастницей того, что монахиня считала оскорбительным, да ещё с таким высокомерием!

— Я думаю, — сухо ответила Петронилья, — что этот мусор, как вы его называете, принадлежит не ей.

— А кому же?

— Я вам уже говорила.

Аббатиса почувствовала в голосе собеседницы непокорность и даже угрозу. Она встала и ледяным гневным взором оглядела Петронилью.

— Я, наверное, не расслышала, — чеканно проговорила донья Хустина.

Петронилья не отступала:

— А ведь я точно говорила вам, кто владелец.

— Должно быть, я оглохла. Напомни, кому принадлежат эти вещи.

— Аделантадо дону Альваро де Менданье. Первому супругу Исабель.

— Я знаю, малышка, кем аделантадо приходился твоей сестре. Знаю, кто такой был генерал, вернее, адмирал, Менданья.

— Приснопамятный, — заметила Петронилья и опять посмотрела на выпотрошенный ларец. — Мир его душе.

— Но ты не ответила мне на вопрос. Зачем донья Исабель хранит это барахло?

— Это барахло — её жизнь.

Донья Хустина не отступала. Уставясь стальными глазами прямо в глаза Петронильи, как та их ни опускала, она упорно переспрашивала:

— Вот это старьё — жизнь?

— Я говорила вам: жизнь её и жизнь другого человека. Этот сундучок принадлежит не Исабель. Память, которую она хранит, тоже не её. Книги, предметы — всё это не её. Да, сестра — человек верный. Она страстно привязана к тем, кого любит. Но сентиментальна ли она? Да нет, конечно. По крайней мере, не в таком роде. Сломанные лютни, сухари и перья на память — это всё не в её вкусе.

— Так это аделантадо таскал их с собой? Ты смеёшься! Такой герой, как аделантадо...

— Аделантадо Менданья был человек упрямый — упорный в мечтах и привязанный к прошлому. Он был полон желаний и разочарования. Скажу ещё раз: эти реликвии остались от него. Это следы времени, которого Исабель не помнит. Не помнит — потому что ещё и не родилась тогда! Но родители наши утверждали, что с этого и началась её судьба, что именно тогда она была предначертана. Да, твердили они, жребий Исабель, жребий нас всех был брошен в этот день, в этот час... Они столько раз рассказывали нам, как это было, что мы как будто сами при том присутствовали. А прежде всего, конечно, Исабель. Под конец она всё узнала — точнее, увидела — вплоть до мельчайших подробностей. И я, и все мы в конце концов все увидели!

Донья Хустина поняла: сейчас Петронилья всё скажет. Из неё хлынул неудержимый поток слов — столько она, верно, за всю прежнюю жизнь не сказала.

Аббатиса невозмутимо слушала, не перебивая.