Петронилья перестала расхаживать по келье. Голос в её голове утих. Она села на кровать, опустив руки, и думала уже не об Исабель. Теперь она вспоминала красавца Лоренсо, которого сами солдаты сделали генерал-капитаном, Марианну, спешно выданную замуж за подозрительного человека — адмирала, командовавшего «Санта-Исабелью»...
В тишине ночи Петронилья видела их всех: кто нагнувшись, кто на коленях они как будто складывали свои пожитки в сундуки и плетёные корзины. Вдруг ей стало очень душно.
До рассвета было ещё далеко. Сколько бесконечных часов пройдёт, пока в монастыре не зазвонят к заутрене? Сколько часов до божественной службы, которая одна только может принести покой?
Петронилья открыла дверь комнаты, выходящей прямо на маленькую площадь, где журчал фонтанчик. Ни лучика света. Ни шороха. Она стояла в дверном проёме и глубокими вздохами вбирала воздух, рассеянно глядя на собственную тень, ясно видимую на белой стене напротив. Длинную, тощую тень... Её сердце замерло.
Это никак не её силуэт... Петронилья не шевелилась, а тень двигалась. Росла. Приближалась. Пересекла улицу, обогнула фонтан.
Полная луна была словно подвешена над ней, освещая только волнистые волосы до пояса — блестящие, чёрные, иссиня-чёрные в знак траура. Черна была и сорочка, и вся фигура, утопавшая во мраке.
У Петронильи перехватило горло. Она глядела, глядела... Исабель!
— Ты?
Глава 7
НОЕВ КОВЧЕГ
Две сестры стояли лицом к лицу. Одна маленькая, круглая, с седой обритой головой. Другая худая, высокая, окутанная длинными крашеными волосами, как траурной вуалью.
Но они ощущали друг друга в темноте и были близки, словно два борца.
Петронилья, прильнув к Исабель, чтобы никто не смог их услышать, прошептала:
— Откуда ты?
Та не соизволила ответить. А может быть, у неё не было сил. На бледном лице с тёмными кругами под глазами сами глаза, некогда жгуче-чёрные, казались синими. От слёз покраснели веки, выплакались очи... Как в этом жутком призраке с того света узнать белокурую девушку, которую всю ночь вспоминала Петронилья? Ту лучезарную Исабель, прелести которой сестра завидовала, а жаждой жизни восхищалась? Тут аббатиса и её совет все понимали правильно: супруга, которую оставил капитан Эрнандо де Кастро, и та, которую он найдёт, когда вернётся (если, конечно, вернётся), были так непохожи, что прежней как будто и не существовало.
А впрочем...
Как ни иссушил многодневный пост её тело, взгляд её не изменился. Он излучал тот же пыл, ту же безумную гордость, ту же волю к жизни и победе.
Через секунду Петронилья почувствовала: Исабель горит в лихорадке, к которой любовь к Богу не имеет никакого отношения. А то, что она поняла про земные желания своей сестры, внушило ей такой глубокий ужас, что монахиня не открылась к ней сердцем, а принялась наставительно укорять.
— Ты хоть понимаешь, какой скандал из-за тебя в монастыре? — сердито зашептала она. — Да что я, дура, спрашиваю! Какое тебе до этого дело! Ты и знать не хочешь, какие из-за тебя неприятности у моих дочерей, сколько хлопот у аббатисы, у чёрных сестёр, у белых сестёр... Да и у меня — ты ведь здесь под мою ответственность!
Исабель подошла ближе. Она тоже говорила вполголоса и таким же тоном, где были смешаны упрёк и тревога.
— Те бумаги, которые ты отдала, Петронилья, — их надо забрать назад.
Петронилья отступила от сестры:
— Во-первых, я ничего не отдавала. Во-вторых, если ты думаешь, что я могу что-то забрать, то ошибаешься.
— Тогда хотя бы признай свою ошибку и исправь её! Ты всегда говорила о послушании, Петронилья, — вот теперь и послушайся меня. Вынеси три журнала, которые лежат под кроватью у доньи Хустины, и замени другими, за которыми я выходила.
— Тебе удалось отсюда выйти? Это же невозможно. Куда?
— Домой.
— В Кастровиррейну?
— Не прикидывайся глупей, чем ты есть. На асьенду.
— Это невозможно, — сказала опять Петронилья.
— Знай ты свой монастырь получше, ты бы не удивлялась. Не в том дело. Три книги, которые я нашла дома (мои расчётные книги времён жизни с аделантадо) почти такие же, как те. Аббатиса не заметит подмены, и никто не заметит.
— А что же такого драгоценного в «тех», что ты хочешь заставить меня их украсть?
— Там сокровище, от которого нынче для меня зависит любовь мужа, дона Эрнандо. Это сокровище к его возвращению должно оставаться невредимым. Если к ним прикоснётся епископ или кто-нибудь другой, оно погибнет.
— Я тебя не понимаю.
— Там морские карты аделантадо Менданьи. Они должны оставаться в тайне. Он доверил их мне. Я должна охранять их от воров, от любопытных глаз, от дураков, от негодяев, от всех, кто может продать их англичанам или французам...
— Не могу себе представить, чтобы наш любимый епископ продал секреты Испании!