Королева четырёх частей света

— Ты столько золота им обещала! Апартаменты, которые ты устроила для себя на юте «Сан-Херонимо», были блестящим чертогом. Вспомни, ты привела меня туда в гости: я была поражена! Несколько гостиных на двух уровнях, отделанных сусальным золотом... Ковры, фонари, библиотека с огромной картой мира, даже маленький орган. Ты обо всём позаботилась: сундуки твои полнились всякими чудесами, всякими драгоценностями, которыми ты собиралась обставить свои дворцы на островах. Поистине твоя каюта была достойна королевы. Вот и соблазнились семьи твоих юных прислужниц. Такая роскошь! Бедные! Я уж не говорю о судьбе твоей чтицы, юной доньи Эльвиры Лосано, про которую ты говорила как про наперсницу. Теперь она утверждает, будто ты на борту заставила её выйти замуж за человека по своему выбору, а потом приказала убить её мужа...

— Не была она моей наперсницей. И если будешь дальше так разговаривать, Петронилья, — кончим разговор! Ты меня спрашиваешь, я отвечаю. Но отчёт я отдам одному Господу Богу. И поверь: перед Ним, Всевидящим, не но твоей мерке ровняю я свои поступки... А впрочем, ты лезешь не в свои дела. Ты всегда слишком много про меня болтала. И всегда слишком много от меня хотела. Всегда жила моей жизнью, как и теперь. И дальше ею живи: делай то, что я тебе велю! Когда аббатиса пойдёт к заутрене, возьми тетради, которые я спрятала у неё перед дверью, под ступеньками в келью. Пустяковое дело. Никто не заметит, что тебя нет. Я сама буду на хорах. Когда я появлюсь на службе, весь монастырь будет смотреть только на меня, а донья Хустина станет меня бранить. За одну минуту ты войдёшь к ней, подменишь книги, а журналы с расчётами и картами спрячешь в ту же дыру. Потом, после, если тебе уж так любопытно, ты сможешь спокойно вынуть их из-под ступенек, принести к себе и читать. У тебя будет бортовой журнал Альваро и мой: я вела его дальше вслед за ним. А ещё дневник нашей сестры Марианны: ей хватало смелости писать обо всём. Будет там и свидетельство доньи Эльвиры — «чтицы», как ты её называешь — на следствии, которого потребовал Кирос в конце пути.

* * *

Пустяковое дело? Сердце бедной Петронильи до сих пор трепетало. Ещё никогда в жизни она так не волновалась. И всё-таки она это сделала. Теперь, заставив дверь в келью, занавесив все окна, она стояла на коленях у постели с тремя драгоценными томами в руках.

Совершая подмену, она проявила дерзость, но это ни к чему ей не послужило: ни на один свой вопрос ответа она не нашла. Сколько она ни листала журналы — ничего не понять! Страницы были рассыпаны, потом опять собраны и сплетены в беспорядке. Посреди тетради вдруг попадалась совсем другая. Разные почерки сменяли друг друга. Кто это писал? Дон Альваро? Марианна? Исабель? А может быть, чтица? Даты перемешались: вперёд, назад, потом вдруг большой скачок... Петронилья не могла даже найти мореходных карт — тех самых, заветных, опасных! Может, вот эти рисунки? Точки, линии, цифры... Ни конца, ни начала... «Мусор», как назвала всё это аббатиса. И ни один человек не мог раскопать этот мусор.

Она вскочила, ворвалась без стука в соседний домик.

— Я принесла тебе то, что ты просила, — бросила она с необычной для себя грубостью.

Исабель, молившаяся на коленях перед специально для неё поставленным киотом, сразу же поднялась.

В обмен на свой отважный поступок Петронилья потребовала от неё: стань как остальные! Оставь чрезмерное покаяние; полностью подчиняйся монастырскому уставу; вернись в ту келью, которую тебе предназначила аббатиса — келью монахинь нашей семьи.

Исабель со всем согласилась.

— А теперь исполни наш уговор, — продолжала Петронилья. Читай. И начинай сначала!

Сёстры как будто обменялись ролями. Петронилья, обычно словоохотливая, говорила кратко, командовала. Исабель казалась кроткой и покорной. Должно быть, оттого, что получила желаемое, она теперь могла быть терпеливой?

— Что ты называешь началом? — переспросила она.

— Отплытие.

— Отплытие, Петронилья, ты сама видела: ты же там была, как и я.

— На берегу. На борту не была.

— Насколько я знаю, отплытия никто из нас не описывал. Может быть, только Кирос. Но бумаги Кироса заперты в сундуках Каса де Контратасьон[15] в Севилье... Однако ты права: у дел на борту «Сан-Херонимо» действительно было начало. Только не тогда, когда мы вышли в море. Раньше, гораздо раньше! За несколько недель до того. Когда дон Альваро ещё готовился, инспектировал суда. Хотя сам он не понимал, как всё это важно, не занёс в свои книги...