Королева четырёх частей света

Только что губернатор отдал приказание Киросу разоснастить судно.

Как видишь, Петронилья, события идут быстро.

Сейчас матросы убирают паруса, потом отдадут их мне, а я запру у себя в каюте.

Такое решение Альваро принял, чтобы показать колонистам: мы вовсе не собираемся улизнуть потихоньку. И ещё затем, чтобы солдаты и думать не могли захватить корабли силой. Никто не сможет отсюда уйти без шума и долгих приготовлений — без установки парусов на виду у самого последнего из нас.

Кирос совершенно одобряет такое решение. Он полагает, что мы в любом случае сможем выйти в море только через несколько недель. Такелаж не починен, ветры и течения стали противными.

На берегу же дух с каждым днём всё падает. Воины и поселенцы разделились на две партии: партию Мерино-Манрике и его сообщников — аркебузира Ампуэро и лейтенанта Буитраго, — и партию Лоренсо с Диего, Луисом и ещё десятком верных людей. Партия полковника не нашла ничего лучше, как начать войну с индейцами. План их ясен: заставить туземцев напасть на нас, чтобы вынудить экспедицию покинуть Санта-Крус. Потому что хотя наше оружие лучше, но нас слишком мало, чтобы им сопротивляться.

На этих болванов по дурости их уже нападали.

Головорезы Мерино бросили украденных свиней, чем показали индейцам, что наши аркебузы убивают не всякий раз. Кроме того, расстегнув кирасу и дав потрогать грудь, они показали им, что неуязвимы только в этом месте. Индейцы поняли: чтобы поразить врага, надо просто целить ему в глаза или в ноги.

Частокол вокруг лагеря закончен. Губернатор собирается сойти на берег, чтобы проверить состояние укреплений. Там он увидится с полковником.

Марианна так и не желает произнести ни слова. Она лежит в прострации на моей койке. Инес буквально сражается с ней, чтобы как-то напоить и накормить. А моя чтица донья Эльвира испросила позволения поселиться на берегу вместе с мужем, лейтенантом Буитраго. Я позволила. Может быть, это ошибка... С самого замужества она мне кажется странной. Выдавая за Буитраго, я дала ей совет не раскрывать тайны. Я спрашивала, не проболталась ли она. Она клянётся, что ничего не говорила. А я сомневаюсь...

Дон Альваро страдает от эмфиземы. У меня впечатление, что ноги у него распухли ещё больше. Он уверяет: ничего подобного, он-де чувствует себя превосходно. Только признаётся, что очень огорчён тем, как Мерино-Манрике ведёт себя с туземцами, да ещё гибелью людей на “Санта-Исабель”, за которых несёт ответственность.

Я же почувствовала себя так плохо, что сегодня отправлюсь на берег вместе с ним.

Суббота 7 октября.

Из огня да в полымя, дорогая Петронилья!

Правда, Мерино-Манрике принял нас с должными почестями, с видимостью уважения. Сняв шляпу, он стал рассыпаться в поклонах и пышных фразах:

— Добро пожаловать на свою землю, ваше сиятельство! Окажите милость, ваше сиятельство, устроить смотр новому охранному подразделению. Полагаю, недоброжелатели сказали вашему сиятельству, что мои аркебузиры напали на индейцев. Те, кто утверждает, будто действовали по моему приказу, хотят меня рассорить с вашим сиятельством. Если ваше сиятельство позволит, я прикажу повесить негодяев, распускающих такие слухи и сеющих смуту в нашей замечательной экспедиции.

Такой тон показался мне невыносимым — ещё оскорбительней, чем его обычная грубость! Альваро слушал и ничего не говорил.

— Скажу вам откровенно: вашему сиятельству известно, что некоторые колонисты хотят уехать отсюда. Что по рукам ходит некое прошение. Бог свидетель: без меня эти злодеи изваляли бы честь вашего сиятельства в грязи! Это люди такие жадные, такие бешеные, что болтают что угодно. Говорят, например, что туалеты вашей супруги доньи Исабель стоили дороже, чем все инструменты, купленные вами для колонизации островов. Что цена только нижних юбок доньи Исабель превосходит жалованье всех солдат, вместе взятых, а на самый маленький из её гребней им и за сто лет не заработать. Я передаю вам такие слова с осуждением и всячески рекомендую вашему сиятельству сурово наказать болтунов. Пара злоумышленников — и порядка уже нет.

Эта наставительная речь говорилась дону Альваро на ухо: я была сочтена недостойной слышать её. Мы втроём: Мерино-Манрике по левую руку, я по правую — шли вдоль укреплений. Аделантадо никак не реагировал. Вообще. Не сказал ни слова. Только пристально смотрел на новый частокол: казалось, только им он и интересуется... И вот там, у только что законченной ограды, он и решил дать отпор коварству Мерино-Манрике. Он публично осрамил полковника, напав на его самое чувствительное место: способности к военной архитектуре.

Мерино-Манрике мнит себя гением, светилом организации обороны. Подумай только: ведь его официальная должность — крепостной комендант! Лучший в Перу! Опыта он набрался при герцоге Альбе, воюя во Фландрии. Так я могу тебе сказать, что этого великого военачальника Мерино-Манрике раздраконили вовсю!