Королева эпатажа (новеллы)

Кстати, его звучную фамилию Александра оставила: она ведь уже прославила эту фамилию, сделав ее знаменитой и в Российской империи, и за ее пределами!

Отряхнув с ног прах былого, Александра с легким сердцем устремилась в новую жизнь. Она писала Зое Шадурской: «Я очень, я безмерно счастлива! Если бы ты только знала, какой замечательный человек стал моим другом! Только теперь я по‑настоящему почувствовала себя женщиной. Но главное — это то, что он рабочий. Грамотный пролетарий. Теперь, живя с рабочим, а не с буржуазным интеллигентом, хотя и самых прогрессивных, истинно демократических взглядов, я лучше узнаю и понимаю жизнь, нужды и проблемы рабочих. Он открыл мне на многое глаза, он сделал меня другой…»

Бытие определяет сознание…

И вот что самое смешное: именно в то время Александра делала заметки к будущей своей книге «Общество и материнство», и среди них можно отыскать такие строки: «Супружеские обязанности перед ненасытным мужчиной мешают женщине приобщаться к осуществлению своего главного предназначения — борьбе за равные права с мужчиной и за социальную справедливость».

Фарисейка? Конечно. Ради красного словца не жалела родного отца, в данном конкретном случае — родного любовника.

Связь со Шляпниковым приносила не только телесные приятности. Владимир Ильич, всегда воспринимавший Александру с некоторой насмешливой небрежностью (при всех его недостатках у него был хороший вкус, вульгарщины и истерии не выносил, а наша героиня именно этими своими качествами славилась, именно этими качествами привлекала к себе как мужчин‑любовников, так и женщин‑митингующих), резко изменил к ней отношение. С его, ленинской, точки зрения, смена Маслова на Шляпникова означала прежде всего смену идеологического курса! Маслова он не выносил, к Шляпникову относился превосходно, поэтому начал общаться с Коллонтай куда более дружелюбно и благосклонно, чем раньше. Они даже переписываться стали (она из Парижа, он из Женевы), хотя обычно Ленин относился к меньшевикам непримиримо и сторонился контактов с ними. Он весьма благосклонно отнесся к инициативе Коллонтай установить Международный женский день, когда «все наши сестры во всем мире подводили бы итоги борьбе за свои права».

Идея эта, впрочем, принадлежала не Александре, а Кларе Цеткин, немецкой коммунистке. Что характерно, первый раз, в 1910 году, праздник отмечался 19 марта. А потом, по неким объективным причинам, съехал на 8 марта. Так вот, знающие люди уверяют, что именно 8 марта какого‑то незапамятного года прекрасная царица Эсфирь, жена вавилонского царя Ксеркса, спасла от уничтожения всех евреев Вавилона, а их гонителя Амана подвела под «расстрельную статью»… Ах да, это реалии чуть более позднего времени! Под виселицу подвела она злодейского антисемита Амана и снискала себе славу и память в веках. В те баснословные времена 8 марта называлось праздник пурим в месяце адар.

Впрочем, для нашей истории эта историческая деталь не играет ровно никакой роли. Ну, разве что постольку, поскольку в Лондоне Александра своей пылкой речью повернула настроение нескольких тысяч англичан, собравшихся на антисемитский митинг по случаю совершения евреями в России ритуальных жертвоприношений (так называемое дело Бейлиса). После окончания речи этой «женщины поразительной красоты с буйно развевающимися по ветру волосами» (свидетельство одного из очевидцев) жители туманного Альбиона были готовы немедленно отправиться свергать самодержавие в России, которое допускает попрание прав бедных детей Израилевых!

Имея сокрушительный успех и оттачивая свое умение обретать доверие слушателей и зрителей, Александра, как ни странно, постепенно теряла его в отношениях со Шляпниковым. Пресловутый конфликт личного и общественного, любви и дела разгорался с невероятной силой и превращал их некогда мирное, любовное сосуществование в активный антагонизм. Они начали ссориться — сначала вроде бы изредка, по пустякам, а потом редкостью стали примирения. Постель уже не сближала, а отдаляла, потому что женщина‑политик была вечно чем‑нибудь занята, ей было не до того, чтобы в любое время дня и ночи отвечать на страстные ласки своего молодого любовника, мало‑мальски заботиться о нем, — она просиживала эти самые дни и ночи за работой над своими книгами, статьями, готовила конспекты будущих речей, а он никак не желал видеть в ней женщину‑товарища. Он, злодей такой, оказался лицемером и мещанином! Он в глубине души, как выяснилось, мечтал надеть на Александру те оковы рабства, которые она с таким трудом сбросила!

Они ссорились теперь беспрестанно, разъезжались по разным городам Европы, потом, соскучившись, съезжались, бросались в постель… Но, едва отдышавшись от бурных объятий, начинали ссориться снова и опять бросались друг от друга в разные концы Европы…