Королева голод (сборник)

Масонскую клятву придумал сам Лешка, беззастенчиво передрав несколько фраз из клятвы юного пионера. С позиции Букатова-взрослого все выглядело довольно комично, но тогда друзья считали, что поступают совсем как заправские члены секретного братства. Какими одухотворенными были лица Лены и Коли! Наверняка и сам он выглядел также…

Майор открыл глаза и вновь осмотрел подсобку. На этот раз он увидел то, чего не заметил раньше. В дальнем углу стояла лопата. Комья рыжей глины на ней еще не успели высохнуть. Букатов встал, сунул руку в карман плаща и нашел то, что ожидал. Нож с широким лезвием. Идеальное орудие убийства. Им и пользовался Николай. Букатов взялся за лезвие и поднес рукоятку к глазам. Буквы «А» и «Б», вырезанные в пластмассе, могли быть началом алфавита, могли быть чем угодно, но только не инициалами Молчанова.

– «А» и «Б» сидели на трубе…

Стрела боли вновь пронзила висок, достигла мозга и взорвалась ослепительной вспышкой, осветившей все потаенные уголки подсознания.

– Алексей, – простонал майор. – Алексей Букатов! Это мой нож, мать вашу!

Недостающее звено было найдено, но это не принесло майору облегчения. Он отшвырнул нож, прижал ладони к вискам и закружил по подсобке, давя ногами рассыпанные кости. Никакого Молчанова не было. Точнее он был, но не имел к маньяку ни малейшего отношения. Николай Молчанов действительно погиб в Афганистане. Погиб, находясь в здравом уме и твердой памяти. Как и Лена Миловидова. Она догадалась о том, что настоящий маньяк никто иной как Букатов после того, как наведалась на ферму и нашла кости.

– Ты вырыл останки Николая для того, чтобы убедить себя в том, что он жив? – спросила Елена у Алексея при встрече.

Это были ее последние слова. На похоронах Миловидовой присутствовал майор, а ночью на кладбище пришла его вторая, очень любившая страшные шутки сущность. Окончательно спятивший магистр ордена «Лилии и Кинжала»…

Звонок сотового телефона прозвучал подобно трубному гласу. Букатов поднес трубку к уху.

– Ну?

– Товарищ майор! Говорит старший лейтенант…

– Я уже понял! – визгливо выкрикнул майор. – Что произошло? Почему мою больную голову нельзя оставить в покое?!

– Есть результаты дактилоскопической экспертизы…

– Поздравляю!

– Отпечатки пальцев не принадлежат Молчанову.

– Тоже мне открытие! Я знаю, чьи это отпечатки.

– Как?

– Каком кверху!

– Чьи же это отпечатки?

– Мои!

Букатов швырнул телефон в стену и тот разлетелся на десятки пластмассовых осколков.

– «А» и «Б» сидели на трубе, – пропел майор, выходя из подсобки. – На трубе. На ней, родимой.

Он поднял глаза, осмотрел ржавую, оставшуюся от системы поильных аппаратов трубу, вытащил из брюк ремень и соорудил из него петлю.

Перстень опричника

Картинки в журнале, который рассматривал сержант Леонид Потапов, не отличались разнообразием. С глянцевых листов милиционеру призывно подмигивали блондинки и брюнетки. От их пышных, едва прикрытых узкими полосками нижнего белья форм, сначала захватывало дух. Потом наступало пресыщение, и начиналась зевота. Сержант мысленно сравнил жену Клаву с дамочками из «Плэйбоя», поморщился и решил, что каждый сверчок должен знать свой шесток.

От тягостных раздумий Потапова оторвал стон. Он доносился из третьей камеры. В ней дожидались допроса двое урок, доставленных накануне из областного центра.

Татуированные парнишки успели отметиться и в этом городе, попробовав разговорить одну бизнес-вумен с помощью утюга, но слишком увлеклись.

Стон повторился.

– Начальник! – донеслось из камеры. – Начальник, едрит тебя в дышло, подойди!

Сержант взял со стола дубинку и подошел к решетке.

– Ну?

– Баранки гну! – здоровяк с бульдожьей рожей и головой переходящей в шею без всякого намека на плечи, сидел на кровати и прижав руки к животу, ритмично раскачивался. – Не видишь – живот прихватило. У-у-у, мамочки!

– Своди Валета в туалет! – в рифму попросил второй арестант, отличительной чертой которого бы поразительно большой нос. – Мучается ведь!

– Параша есть! – сержант направился к своему столу. – Пусть какает сколько душе угодно.

– Будь человеком, начальник! – клянчила жертва желудочных коликов. – Тут и так дышать нечем, а если я еще… Ой!

Потапов задумался. Инструкция не позволяла водить, кого бы то ни было в уборную среди ночи. Однако в инструкции не было сказано, что до конца смены положено дышать всякой мерзостью.

Сержант принял решение, вернулся к камере и отстегнул от ремня связку ключей.

– Валет на выход, а ты, носатый – лицом к стене!

– Носатый… К стене…

Под бурчание оскорбленного зека сержант отпер замок, выпустил Валета и повернул ключ в замочной скважине.

– Прямо по коридору и не вздумай…

Мощный удар в подбородок отбросил голову Потапова к стене.

Не позволяя милиционеру придти в себя, Валет вырвал из его ослабевших пальцев дубинку и дважды грохнул сержанта по голове.

– Получай, легавый!

– Ключи! Выпусти меня! – кореш Валета подпрыгивал от нетерпения.

– Заткни пасть, Нос! – Валет открыл камеру. – Свяжи этого козла полотенцем!