Королева Юга

Мы идем туда, перевела для себя Тереса. С богом. Она усмехнулась в темноте. Мексиканцы ли, марокканцы ли, испанцы ли — почти у всех есть где-то свой святой Мальверде. Она заметила, что Черки время от времени оборачивается, поглядывая на нее с любопытством и плохо скрытым укором. Марокканец из Танжера, рыбак-ветеран. Эта ночь сулила ему больше, чем дал бы улов его переметов за пять лет. Качка немного уменьшилась, когда «Тарфайя» легла на новый курс, и капитан двинул рукоятку рычага, чтобы увеличить скорость; шум двигателей стал громче. Указатель лага дошел уже до отметки «шесть узлов». Тереса выглянула наружу. По ту сторону мутных от соляного налета стекол была ночь — черная, как чернила. Теперь сейнер шел с зажженными навигационными огнями: на экранах радаров он был виден как с ними, так и без них, а судно без огней наверняка вызвало бы подозрения. Тереса закурила еще одну сигарету, чтобы заглушить запахи — бензина (его она ощущала желудком), машинного масла, переметов, палубы, пропитанной застарелой рыбной вонью, — и ощутила первый, слабый позыв тошноты. Надеюсь, меня не вывернет прямо сейчас, подумала она. Здесь, в такой момент. На глазах у всех этих мужиков.

Она вышла из рубки в ночь, на палубу, мокрую от брызг и ночной росы. Бриз, разметавший волосы, немного освежил ее. Возле планшира, среди сорокакилограммовых тюков, упакованных в пластик и для удобства снабженных ручками, виднелись съежившиеся тени — пятеро марокканцев, надежных и хорошо оплачиваемых, которые, как и капитан Черки, уже не раз работали для «Трансер Нага». На носу и корме Тереса различила еще две тени, очерченные навигационными огнями сейнера, — своих телохранителей. То были марокканцы из Сеуты, молодые, крепкие, молчаливые, доказавшие свою преданность; у каждого — по пистолету-пулемету «ингрэм-380» под курткой и по две гранаты МК2 в карманах. Доктор Рамос — он располагал дюжиной людей для подобных ситуаций — называл их «аркеньо»[83]. Возьмите с собой двух «аркеньо», шеф, сказал он. Чтобы я был спокоен, пока вы на борту. Раз уж непременно хотите на этот раз сами выйти в море — по-моему, это совершенно излишний риск и безумие — да вдобавок не берете с собой Поте Гальвеса, позвольте мне, по крайней мере, хоть как-то организовать вашу безопасность. Я знаю, что всем хорошо заплачено, но все-таки. На всякий случай.

Дойдя до кормы, она взглянула на последнюю лодку — десятиметровый «Валиант» с двумя мощными моторами. Он по-прежнему шел за «Тарфайей» на буксире — толстом канате — с тридцатью тюками на борту; среди них, закутанный в одеяло, неподвижно сидел марокканец, капитан лодки. Потом Тереса курила, облокотившись на влажный планшир, глядя на фосфоресцирующий пенный след на воде, рассекаемой носом сейнера. Ей незачем было находиться здесь, и она это знала (как бы в упрек ее неблагоразумию, неприятные ощущения в желудке усилились). Но дело было не в этом. Она решила выйти в море, чтобы приглядеть за всем самой; ее привели сюда сложные мотивы, мысли, не покидавшие ее последние дни. Неотвратимый ход вещей, который уже нельзя было повернуть вспять. И она испытала страх — прежний, хорошо знакомый, отвратительный физический страх, давным-давно укоренившийся в ее памяти, в каждом мускуле ее тела. Он пришел к ней несколько часов назад, когда она приближалась на «Тарфайе» к марокканскому берегу, чтобы наблюдать за погрузкой с лодок. Плоские низкие тени, темные фигуры, приглушенные голоса — без единой искорки света, без единого лишнего звука, без радиосвязи: только безымянное пощелкивание в радиопередатчиках на условленных волнах да один звонок по мобильному телефону на каждую лодку, чтобы удостовериться, что на земле все идет хорошо. Капитан Черки с тревогой вглядывался в экран радара — не появится ли след, мавр, что-то непредвиденное, птица, прожектор, который осветит их, неся с собой крах или ад. Где-то в ночи, в открытом море, борясь с тошнотой таблетками и смирением, Альберто Рисокарпасо, окруженный своими радиоаппаратами, телефонами, проводами и батареями, сидел перед дисплеем портативного компьютера, подключенного к Интернету, контролируя все происходящее подобно авиадиспетчеру, следящему за движением доверенных ему самолетов.

Дальше к северу, в Сотогранде, доктор Рамос, наверное, курил трубку за трубкой, слушая радио и мобильные телефоны, по которым до этого еще никто никогда не говорил и которыми предстояло воспользоваться только один-единственный раз — в эту ночь. А в одном из отелей Тенерифе, на много сотен миль ближе к Атлантике, Фарид Латакия разыгрывал последние карты рискованного блефа, благодаря которому, если повезет, операция «Нежное детство» должна была завершиться согласно намеченным планам.