Королева Юга

Вновь прибывшие облокотились на стойку, рядом с пивными кранами; к ним подошли Фатима и Шейла, две девушки, болтавшие с Ахмедом, а сам он уже подавал две порции якобы «Шиваса» двенадцатилетней выдержки, с большим количеством льда и без воды. Девушки заказали по маленькой бутылке шампанского; клиенты не возражали. Компания, разбившая два стакана, продолжала смеяться и поднимать тосты в своем углу – после того, как не моргнув глазом заплатила по счету. Мужчине в конце стойки, похоже, никак не удавалось прийти к соглашению со своими собеседницами: они о чем-то спорили, и сквозь музыку доносились их тихие голоса. На пустом танцполе, оживляемом лишь унылым вращением лампочек на потолке, теперь понапрасну пела Эбигайль. «Я хочу лизать твои раны, – говорилось в песне. – И слушать твое молчание». Тереса подождала конца первого куплета – она знала наизусть все записи, имевшиеся в «Джамиле», – и снова взглянула на часы у кассы. Еще один день позади. Точно такой же, как вчерашний понедельник и завтрашняя среда.

– Пора закрывать, – сказала она.

Подняв голову, она встретила спокойную улыбку. Светлые глаза – должно быть, зеленые или голубые, подумала она спустя мгновение, – иронически смотрели на нее.

– Так быстро? – спросил смуглый мужчина.

– Мы закрываемся, – повторила она.

И вернулась к своим расчетам. Тереса не заискивала перед клиентами, и менее всего – когда приходило время закрывать. За полгода она усвоила, что это хороший способ расставлять все на свои места и избегать недоразумений. Ахмед уже зажигал свет, поэтому легкий намек на очарование, придаваемый заведению полумраком, сразу исчез: потертый фальшивый бархат стульев, пятна на стенах, черные пятна от непогашенных окурков на полу. Даже специфический запах, какой бывает в закрытых помещениях, казалось, усилился. Мужчины из-за столика, где разбились два стакана, сняли пиджаки со спинок стульев и, быстренько договорившись со спутницами, вышли дожидаться их на улице. Тот, что сидел в конце стойки, уже ушел – один, недовольно ворча насчет цены, названной за продолжение вечера с участием обеих дам.

– Да я лучше сам себя ублажу, – бормотал он, выходя. Девушки собирали свои вещи. Фатима и Шейла, так и не прикоснувшись к бутылочкам шампанского, медлили, надеясь завязать более близкое знакомство с вновь прибывшими, но мужчин это, похоже, не интересовало. Под взглядом Тересы Фатима и Шейла присоединились к остальным девушкам. Тереса положила счет на прилавок – перед смуглым. Он был в рубашке цвета хаки, типа военной, рукава закатаны до локтей; и, когда он протянул деньги, Тереса увидела татуировку на все его правое предплечье: распятый Христос, а вокруг – волны, парусник, якорь, штурвал, морской конек… Второй парень был светловолос, светлокож, худощав. Почти мальчишка. Лет, наверное, чуть больше двадцати. А смуглому, прикинула она, немного за тридцать.

– Ну допить-то мы можем?

Тереса снова встретилась с ним глазами и при зажженном свете увидела – они у него зеленые. Очень даже ничего. А еще она заметила, что они, вроде бы такие спокойные, улыбаются, даже когда перестают улыбаться губы. У мужчины были сильные руки, небритый подбородок и взлохмаченные волосы. Почти красивый, подумала Тереса. Или даже без «почти». А еще ей показалось, что от него пахнет чистым потом и солью, хотя она стояла слишком далеко, чтобы ощущать его запах. Ей это просто показалось.

– Конечно, – сказала она.

Зеленые глаза, татуировка на правом предплечье, худой светловолосый приятель. Мимолетный разговор у стойки бара. Тереса Мендоса вдали от Синалоа. Одна: то самое слово, от которого происходит слово «одиночество». Дни, похожие друг на друга до того, что просто перестаешь их различать. Неожиданное приходит внезапно – без грохота, без каких-либо признаков, возвещающих о его приближении, совсем незаметно, тихонько, точно так же, как могло бы пройти мимо. Как улыбка или взгляд. Как сама жизнь и сама – эта уж точно приходит всегда – смерть. Может, поэтому следующим вечером Тереса надеялась снова увидеть его; однако он не пришел. Всякий раз, как входил очередной клиент, она поднимала голову, надеясь, что это он. Но это был не он.