Королева из Прованса

Девочка потерянно кивнула и осталась стоять во дворе, завернутая в свой меховой плащ. Над ней возвышались Матильда де Кантелуп и двое мрачных рыцарей, которые отныне являлись ее опекунами. Маргарет смотрела вслед удаляющемуся Александру и его спутникам.

Потом, повернувшись, побрела назад в замок. Ее сопровождали те, кого в глубине души она считала своими тюремщиками.

КОРОЛЬ И СИМОН ДЕ МОНФОР

Симон де Монфор вернулся в Англию. Граф устал просить короля о помощи и видеть, как все его просьбы остаются без ответа. Генриху не хватало денег на собственные нужды, и притязания Симона де Монфора казались ему наглостью.

Таков уж был характер короля: поступив несправедливо по отношению к кому-нибудь, он начинал ненавидеть этого человека. Таким образом Генрих избавлялся от угрызений совести, пытаясь свалить вину на того, кого обидел. В глубине души король чувствовал свою неправоту и пытался найти все новые и новые причины, по которым его гнев можно было бы оправдать.

Вот почему Генрих весьма критически относился к действиям своего гасконского губернатора, хотя принц Ричард не раз говорил ему, что без денег управлять мятежной провинцией совершенно невозможно.

В конце концов Монфор не выдержал. Гасконцы все время бунтовали, а у губернатора не было возможности покончить с мятежниками. Чувствуя, что его миссия становится невыполнимой, граф решил вернуться, чтобы лично добиться у короля подкреплений и средств.

Генрих пребывал в меланхолии. Он только что распрощался со своей юной дочерью и знал, как тяжело переживает эту разлуку королева. Элеанора терзалась раскаянием, говорила, что бедняжку отправили на чужбину слишком рано. Пусть бы она сначала подросла, созрела для брака, а уж потом можно было бы выдать ее замуж. В этом королева винила и себя, и Генриха. Как они могли столь жестоко поступить с собственным ребенком! Король очень страдал из-за этих обвинений, ибо для него была невыносима мысль о том, что Элеанора им недовольна.

Вот почему при встрече с Симоном де Монфором Генрих был мрачнее тучи.

– Я не могу поддерживать порядок в Гаскони, милорд, без финансовой поддержки, – начал граф.

– А я слышал, – перебил его король, – что вы сами сеете там смуту.

– Это ложь! – гневно воскликнул Монфор.

– Я отправлю в Гасконь своих комиссаров, чтобы они доложили мне об истинном положении вещей.

– Милорд, – угрюмо произнес Монфор. – Гасконцы непокорны потому, что их поддерживает французский король. Дайте мне оружие, дайте мне денег, и я справлюсь с бунтовщиками.

– У меня не хватает денег на расходы здесь, в собственном королевстве.

Еще бы, подумал Монфор: драгоценности для королевы, роскошные праздники и пиры, рента для друзей и родственников королевы, для ангулемской родни, для бесчисленных чужеземцев.

Генрих же смотрел на Монфора и думал, что боится этого человека. От графа исходила какая-то внутренняя сила. Король инстинктивно чувствовал, что Монфора следует опасаться.

– Ладно, я дам вам три тысячи марок, – вздохнул Генрих.

– Этого недостаточно, милорд.

– Больше не могу. Попробуйте добыть денег сами.

– Я мог бы собрать какую-то сумму со своих поместий. Но мне понадобятся и люди.

– В общем, соберите деньги, наберите людей и уезжайте обратно. Надеюсь вскоре услышать из Гаскони добрые вести.

Монфор удалился. Он был достаточно наслышан о безумствах короля, о зреющем в стране недовольстве. Похоже, Генриха ожидало такое же будущее, как его беспутного отца.

Граф вернулся в Гасконь, где за время его отсутствия мятеж дворян перерос во всеобщее восстание. Бунтовщики засели в замке Кастийон, Монфор осадил их со своим войском и сумел добиться победы. На время в провинции воцарился мир, но он был непрочным. Граф вновь отправился в Англию и сообщил королю о своей победе, после чего попросил позволения остаться при дворе.

Однако побежденные гасконцы направили к Генриху своих жалобщиков, обвинивших Монфора во всех смертных грехах. Генрих был склонен отнестись к жалобам на своего губернатора с доверием.

Это показалось Монфору такой чудовищной несправедливостью, что терпение графа лопнуло. Он потребовал, чтобы обвинения в его адрес были рассмотрены судом пэров. Пусть лорды сами решат, кто виновен, а кто чист.

Генрих согласился с этим предложением, однако ясно дал понять лордам, на чьей он стороне. С Монфором король держался подчеркнуто холодно, а гасконцев осыпал любезностями.

Жена Монфора, родная сестра короля, кипела гневом на своего брата.

– Он так и не простил вам той давней истории, – говорила она мужу. – Знает, что оклеветал вас, и теперь ему стыдно. Вот почему он изо всех сил старается выставить вас в черном свете.

– Я часто думаю, какое будущее ожидает страну под властью вашего брата, – вздохнул граф.

– Я тоже об этом думаю. Главная беда Генриха в том, что он слаб. И потом, этот суд… Неужели им удастся доказать свои обвинения?