Королева красоты Иерусалима

– Послушай, дорогой друг, времена нынче тяжелые, никто не может знать, что будет завтра, сволочи-англичане заодно с арабами, каждый день новые беды, может, завтра начнется война, может, арабы всех нас вырежут, может, мы вырежем англичан, неизвестно, что будет, – разве не так?

– Говори по делу, Мордух, – нетерпеливо перебил Давид. – Все мы знаем, что здесь происходит, нечего ходить вокруг да около.

– Терпение, любезный, сейчас дойду и до этого. Сначала я хотел бы объяснить Габриэлю, который давно не выходит из дому, как обстоят дела.

Габриэль почувствовал, что силы оставляют его. Как смеет курд его оскорблять в его доме, за его столом? Как смеет относиться к нему как к беспомощному инвалиду?

Но прежде чем он успел высказаться, на курда набросилась Луна:

– Кто вы такой, чтобы говорить отцу, что он давно не выходит из дому? Как вы смеете, сидя здесь, оскорблять моего отца?

– Я не оскорбляю, боже упаси, где ты услышала оскорбление? Я всего лишь сказал, что уважаемый господин Эрмоза уже давно не бывал в лавке.

– Он давно не бывал в лавке, потому что мы там вместо него, – вступилась за отца Рахелика. – В определенном возрасте, господин Леви, человеку пора прекращать работать. Теперь мы, молодые, будем продолжать отцовское дело.

Слушать, как дочери его защищают, Габриэлю было невыносимо.

– Вы слишком деликатны с нашим гостем, – сказал он. – Я никогда не выгонял из своего дома ни одного человека, но сейчас я хочу, чтобы ты встал и ушел отсюда! – и он ударил кулаком по столу.

В комнате воцарилась тишина, но курд как будто не слышал – и гнул свое:

– Зачем сердиться, дорогой Габриэль? Это вредит здоровью. Я всего лишь хотел сказать, что времена тяжелые и нет смысла держать лавку, которая стала бездонной бочкой: не только не приносит дохода, но еще и отнимает деньги, которых нет. Так вот, я хочу предложить тебе, уважаемый, продать мне лавку. Я хочу помочь вам, хочу вытащить из грязи тебя и твою семью.

Поверь мне, Габриэль, я делаю это в память о нашей совместной работе на фабрике халвы, я делаю это из уважения к тебе. Я хочу, чтобы остаток дней ты прожил достойно, чтобы тебе хватило денег обеспечить жену и выдать замуж маленькую Бекки, чтоб она была здорова.

Было в словах курда что-то такое, что заставило страсти улечься. Габриэль начал свыкаться с мыслью, что в льстивых речах курда есть резон и что лавку действительно стоит продать. Рахелика и Моиз поняли это еще раньше. Давиду же было все равно. Он вообще не понимал, зачем его вмешивают в семейные дела, которые его совершенно не касаются. Лавка тестя на рынке Махане-Иегуда никогда его не интересовала.

А вот Луна не смогла сдержаться:

– Мы ничего не продадим! Эта лавка – наша семейная гордость, гордость нашего отца, она принадлежала еще дедушке и прадедушке. У нас вам искать нечего, ищите других торговцев на рынке!

Никто и рта не открыл, никто не осмелился ей возразить. Усвоенное дома правило – при чужих не спорят и не ссорятся – оказалось сильнее горячего желания Рахелики заткнуть Луне рот. Но когда Мордух встал, распрощался – предложив, правда, подумать над его словами, – и ушел, она уже не смогла сдержаться:

– С каких это пор ты стала такой крупной специалисткой по лавкам? – набросилась она на сестру. – Когда в последний раз твои прелестные ножки ступали на рынок? Это ведь ниже твоего достоинства – продавать лакерду. Так с чего это ты заговорила о семейной гордости?

Луна не осталась в долгу:

– То, что я не работаю в лавке, еще не значит, что мне нечего сказать. Я выросла в лавке! Уж если продавать, так лучше арабу, чем курду. Он уже давно глаз положил на нашу лавку, ты сама говорила, а теперь готова продать ее этому змею?

– А что, ты знаешь еще кого-то, кто готов купить нашу лавку? – хмыкнула Рахелика. – Кто в такое время ее купит, кроме этого идиота-курда, этого дерьмового торговца?!

– Знаешь, Рахелика, – вмешался наконец Габриэль, – он далеко не идиот и тем более не дерьмовый торговец. Прости меня, дорогая, но это твой отец – идиот, это твой отец – дерьмовый торговец.

– Да ну что ты такое говоришь, папа! Зачем ты винишь себя понапрасну? Это все из-за нынешней ситуации, сейчас скверные времена для всех. А ты сделал «Рафаэль Эрмоза и сыновья. Деликатесы» самой известной лавкой на рынке! – голос Рахелики прерывался от слез, а из глаз Луны они уже текли ручьем.

– Слушай меня внимательно, дочка, – голос Габриэля тоже дрожал, – все слушайте. Твой идиот-отец уступил фабрику халвы курду, не получив взамен ни гроша; твой отец, дерьмовый торговец, не проверил, куда уплыли деньги от фабрики. Я прислушался к советам курда, а тот убеждал меня не приходить на фабрику – незачем, мол, сбивать с толку рабочих, незачем забивать себе голову делами фабрики, когда у тебя хватает забот с лавкой, предлагал довериться ему… И что в конце концов получилось? Твой отец оказался обобран до нитки. Так уж оно ведется: кто ложится спать с собаками, пусть не удивляется, что утром встанет с блохами.

– Так ты тоже не хочешь продавать лавку? – спросила Рахелика.