Королева Лир. Чудесные истории

Ясное дело, что толстая Кувшиня не очень любила данный мелкий предмет. Пшикнет жидкостью из флакончика, а протрёт кое-как – и зеркальце иногда слепло на неделю, особенно если хозяин уезжал по делам.

Но он возвращался и первым делом останавливался перед витриной, проверял, как протёрто и блестит ли содержимое его витрины – особенно то зеркальце заднего вида. И Кувшиня получала выговор и лезла протирать заново новоявленное сокровище, при этом она шептала что-то, пыхтя. Ей, понятное дело, было тяжело – аристократке и просвещённому человеку да заниматься уборкой! (Прежним королям она вроде бы приходилась десятиюродной кузиной.)

Конечно, среди обитателей витрины ходили всякие предположения.

Народ поговаривал, что Маленькое з. – это явно осколок какого-то большого и очень ценного зеркала. Может быть, царского… И что хозяин явно хочет его продать за большие денежки. То есть мало ли что в нём отражалось. Царицы, царевны! Убийства, мало ли.

Иначе что беречь такую мелочь!

Спрашивали Маленькое з. Оно не возражало, но и не говорило ничего конкретного. Напускало туману. Гордое слишком!

А то у кого-то рождалось мнение, что у него есть какие-то свойства. Что оно якобы древнее и, грубо говоря, волшебное. Магическое…

И не раз всё население витрины приступало к нему с вопросом: да или нет. Однажды получился ответ «Да».

– Да?!

А в чём заключается, осторожно стали спрашивать дальше. В чём?

Ответа всё не было.

Малого гордеца называли Гением, в шутливой форме, конечно.

– Эй ты, Гений! Опять ни шута не видишь? Не помыли тебя?

– Ах оставьте его, он Гений! Как он отразил резиновый сапог!

– Он у нас по подробностям. О, о, прославь собачий хвост! Смотри, пакет с мусором понесли! Это твоя тема!

И так далее.

Но однажды из угла витрины донеслось что-то.

– Алё, мы не слышим! Повтори, Гений!

Он проговорил что-то типа «Я могу остановить».

– Можешь остановить что? – последовал законный вопрос.

– То, что надвигается, – прошелестело из угла.

– Ну и что?

– И тогда я погибну, – тихо сказал этот Гений.

Гибели боялись они все, и каждый знал, что зеркала умирают. Пятнышко, второе, тёмная полоска – и дело пропало.

Все они при этом предчувствовали чужую кончину (и ревниво следили за приметами), однако совершенно не верили в свою.

Поэтому они развеселились и дружно сказали то, что обычно говорят в ответ на такие заявления:

– Ты ещё всех нас переживёшь!

– Маленькое живучее большого, – вздохнуло Среднее зеркало, которое претендовало на первенство, потому что было без единого изъяна, и считало, что рама ещё не значит ничего.

– Да ну! Гений, не бойся, тебе сделают новую амальгаму! И вперёд по кочкам! – сказало одно Среднее з. с пятнышком, которое верило в оживление с помощью операции.

Большое з. трагически молчало. У него имелась уже тёмная полоска. Но оно надеялось на свою прекрасную раму и на то, что мы достойны реставрации в первую очередь.

– Да нам всем тут без исключения должны сделать новую амальгаму! – сказало оно наконец.

– Да, и тогда нас наконец купят! – вырвалось у Среднего з. с пятнышком.

(Витрина подозревала, что никто и никогда не интересовался ценой на зеркала, потому что они все были старые. Старое никому не нужно! Сейчас мода на новое!)

– Да некоторым и новое покрытие не поможет, – проскрежетало одно кривоватое зеркало по прозвищу Дядя Свист.

Все довольно посмеялись, имея в виду самого Дядю Свиста, и замолчали, отражая мокрую ночную мостовую, сверкающие лужи, мелкие снежинки и тёмные дома.

Зеркала, разумеется, чувствовали, что если бы не хозяин, то никто бы и не поглядел в их сторону. Это только он обожал старые вещи, свою коллекцию древностей. И он ценил именно знаки времени, муть, пятна, царапины.

Ещё бы, это ведь были следы жизни его предков-королей!

Но он один был таковский, подслеповатый чудак.

И у него не было денег на реставрацию. Видимо, поэтому он не раз говорил, что в старой вещи всё должно быть подлинно.

Ведь некоторые покупатели отдавали вещи в реставрацию – купленные тёмные картины, фарфоровых кукол с сомнительно поцарапанным цветом лица и со слегка побитыми носами, потёртую мебель.

Такая была мода – улучшать. Чтобы было старое, но новое. А хозяева города вообще не церемонились с древними домами и сносили всё подряд.

Всё выходило из рук ремонтников в возмутительно новеньком виде, якобы старые здания с пластиковыми скульптурами, блестящие, светлые, как облитые клеем картины, куклы с абсолютно розовыми лицами в цветущем состоянии, чисто как витринные манекены.

Это была трагедия, которую могло исправить только время в виде трёхсот последующих лет. Или немедленное землетрясение (или приезд на дачу на летние каникулы пятерых внуков с друзьями).

Но мы ещё не сказали о главной любви зеркал.

Рыжая Крошка была внучкой хозяина. Её ещё звали Маленькая Принцесса. Родители её, врачи, трудились в дебрях Африки, а девочка жила с дедом. Она бегала в школу, трудолюбиво ходила в музыкалку со скрипочкой и огромной папкой – и каждый раз мимо витрины. Зеркала любовно повторяли её золотой шлем, машущие веера розовых пальчиков, блеск синих глаз.