Королева Марго

— Почему же вы не переоделись, вернувшись в Лувр?

— Потому что в моей комнате были посторонние, — отвечал Ла Моль.

— А как они попали в вашу комнату? — с величайшим изумлением спросила Маргарита. — Кто там был?

— Его высочество!

— Tсc! — остановила его Маргарита.

Ла Моль умолк.

— Qui ad lecticam meam slant[27]? — по-латыни спросила Маргарита.

— Duo pueri et unus eques[28].

— Optime, barbari! — заметила она. — Die, Moles, quern inveneris in cubiculo tuo[29]?

— Franciscum ducem[30].

— Agentem[31]?

— Nescio quid[32].

— Quocum[33]?

— Cum ignoto[34].

— Странно, — сказала Маргарита. — Значит, вы так и не нашли вашего друга? — продолжала она, видимо, совершенно не думая о том, что говорит.

— Нет, ваше величество, и потому-то, как я уже имел честь вам доложить, я просто с ума схожу от беспокойства.

— В таком случае, я больше не стану отвлекать вас от ваших розысков, — со вздохом сказала Маргарита. — Но мне почему-то кажется, что он найдется. А впрочем, ищите.

С этими словами королева приложила палец к губам. Но так как прекрасная Маргарита не поведала Ла Молю никакой тайны и ни в чем ему не призналась, молодой человек рассудил, что этот очаровательный жест не призывал его хранить молчание, а имел какое-то другое значение.

Кортеж двинулся дальше, а Ла Моль, продолжая свои розыски, направился по набережной к улице Лон-Пон и вышел на улицу Сент-Антуан.

Против улицы Жуй он остановился.

Вчера, как раз на этом месте, две дуэньи завязали глаза ему и Коконнасу. Он повернул налево и отсчитал двадцать шагов, затем повторил этот маневр и очутился перед домом, вернее — перед оградой, за которой стоял дом; в ограде была обитая большими гвоздями дверь с навесом и с бойницами.

Дом стоял на узкой улочке Клош-Персе, протянувшейся между улицей Сент-Антуан и улицей Руа-де-Сисиль.

«Ей-ей, это здесь… Готов поклясться! — подумал Ла Моль. — Когда я выходил, я протянул руку и нащупал совершенно такие же гвозди на двери, потом спустился по двум ступенькам. Еще когда я нащупал ногой первую ступеньку, пробежал какой-то человек с криком: „Помогите!“, и его убили на улице Руа-де-Сисиль. Итак, посмотрим».

Ла Моль подошел к двери и постучал.

Дверь отворил какой-то усатый привратник.

— Was ist das?[35]— спросил он.

«Ага, оказывается, мы швейцарцы», — подумал Ла Моль.

— Друг мой, — с самым очаровательным видом обратился он к привратнику, — я хотел бы взять мою шпагу — я ее оставил в этом доме, — я здесь ночевал!

— Ich verstehe nicht[36], — ответил привратник.

— Шпагу… — продолжал Ла Моль.

— Ich verstehe nicht, — повторил привратник.

–..которую я оставил… шпагу, которую я оставил…

— Ich verstehe nicht…

–..в этом доме, где я ночевал.

— Gehe zum Teufel![37]— сказал привратник и захлопнул дверь у него перед носом.

— Черт возьми! — воскликнул Ла Моль. — Будь при мне шпага, я с удовольствием проткнул бы тушу этого прохвоста… Но раз ее нет, придется отложить это до другого раза.

Ла Моль дошел до улицы Руа-де-Сисиль, повернул направо, сделал шагов пятьдесят, еще раз повернул направо и очутился на улице Тизон, параллельной улице Клош-Персе и похожей на нее как две капли воды. Больше того: он не сделал и тридцати шагов, как снова наткнулся на калитку, обитую большими гвоздями, с навесом и бойницами и с лестницей в две ступеньки. Можно было подумать, что улица Клош-Персе повернулась задом наперед, чтобы еще разок взглянуть на Ла Моля.

Ла Моль подумал, что вчера он мог ошибиться и принять правую сторону за левую, поэтому он подошел к двери и постучал, собираясь заявить то же, что и у первой двери. Но сколько он ни стучал, на сей раз дверь даже не отворили.

Ла Моль раза три проделывал тот же самый путь и пришел к выводу, что у дома два входа, один — с улицы Клош-Персе, другой — с улицы Тизон.

Однако это рассуждение, сколь бы логичным оно ни было, не возвращало ему шпаги и не указывало, где его друг.

На минуту у него мелькнула мысль купить другую шпагу и пронзить ею негодяя-привратника, упорно говорившего только по-немецки, но ему тут же пришло в голову, что, если привратник служит у Маргариты и если Маргарита выбрала именно его, стало быть, у нее были на то основания и, следовательно, ей будет неприятно его лишиться.

А Ла Моль ни за какие блага в мире не стал бы делать что-нибудь неприятное для Маргариты.

Однако, опасаясь поддаться искушению, он около двух часов дня вернулся в Лувр.

На сей раз его комната не была занята, и он беспрепятственно вошел к себе. Надо было поскорее сменить камзол, который, как заметила королева, был основательно испорчен.

Он направился прямо к постели, чтобы вместо изрезанного камзола надеть красивый жемчужно-серый. Но, к величайшему своему изумлению, первое, что он увидел, была лежавшая рядом с жемчужно-серым камзолом шпага — та самая, которую он оставил на улице Клош-Персе.

Ла Моль взял ее в руки и осмотрел со всех сторон: это действительно была его шпага!

— Ото! Уж нет ли тут колдовства? — сказал он со вздохом и добавил:

— Ах, если б и бедный Коконнас нашелся так же, как моя шпага!