Королева Марго

Надо было бежать; шум привлек много людей и мог поднять ночную стражу. Среди сбежавшихся людей Генрих искал какое-нибудь знакомое лицо и радостно вскрикнул, вдруг увидев мэтра Ла Юрьер.

Так как вся эта сцена происходила у Трагуарского креста, то есть против улицы Арбр-сек, то наш старый знакомый, по самой своей природе человек мрачный и еще больше помрачневший после смерти Коконнаса и Ла Моля, своих любимых постояльцев, прибежал сюда, бросив свои печи и кастрюли как раз в то время, когда готовил ужин для короля Наваррского.

– Дорогой мой Ла Юрьер, поручаю вам де Муи, хотя сильно опасаюсь, что ему ничто уже не поможет. Отнесите его к себе и, если он еще жив, не жалейте для него ничего, вот вам кошелек. А того, другого, оставьте в канаве, пусть там гниет, как собака!

– А вы? – спросил Ла Юрьер.

– Мне надо еще попрощаться. Бегу и через десять минут буду у вас. Моих лошадей держите наготове.

Генрих действительно побежал к домику у Круа-де-Пти-Шан, но, выбежав из улицы Гренель, он в ужасе остановился: толпа народа собралась у двери домика.

– Кто в этом доме? Что случилось? – спросил Генрих.

– Ох! Большое несчастье, месье, – ответил спрошенный. – Сейчас одну молодую красивую даму зарезал ее муж, его запиской известили, что жена находится здесь с любовником.

– А где муж?

– Удрал.

– А жена?

– Там.

– Умерла?

– Нет еще, но, слава богу, лучшего-то с ней не будет.

– О-о! Я проклят! – воскликнул Генрих и кинулся в дом.

В комнате было полно народа, и весь этот народ окружил кровать, на которой лежала несчастная Шарлотта, раненная двумя ударами кинжала. Ее муж, в течение двух лет скрывавший свою ревность к королю Наваррскому, воспользовался случаем, чтоб отомстить.

– Шарлотта! Шарлотта! – крикнул Генрих, расталкивая толпу и падая на колени перед кроватью.

Шарлотта открыла красивые глаза, уже туманившиеся предсмертной дымкой, вскрикнула и хотела приподняться, отчего кровь брызнула из обеих ее ран.

– О, я знала, что не умру, не повидав его, – проговорила она.

В самом деле, Шарлотта будто ждала этой минуты, чтобы вручить Генриху свою душу, так сильно любившую его: как только губы умирающей коснулись лба короля Наваррского и прошептали в последний раз: «Люблю тебя», Шарлотта упала бездыханной.

Генрих не мог дольше оставаться, не губя себя. Он вынул из ножен кинжал, отрезал локон от ее прекрасных белокурых волос, которые так часто распускал, любуясь их длиной, зарыдал и вышел, сопровождаемый рыданиями других людей, не подозревавших, что они плачут над горькою судьбой столь высокопоставленных особ.

– Друг, любимая – все меня бросают, – воскликнул убитый горем Генрих, – все изменяют мне, все разом от меня уходят!

– Да, сир, – шепотом сказал какой-то человек, который отделился от толпы любопытных, теснившихся у домика, и пошел вслед за Генрихом, – но в будущем у вас – престол!

– Рене! – воскликнул Генрих.

– Да, сир, Рене, который оберегает вас. Этот мерзавец, умирая, назвал вас. Стало известно, что вы в Париже, вас всюду разыскивают стрелки. Бегите, бегите!

– А ты говоришь, что я буду королем! Это беглец-то?

– Нет, сир, – не я, глядите, – ответил флорентиец, указывая на звезду, сверкнувшую в просвете черной тучи. – Это говорит она.

Генрих вздохнул и скрылся в темноте.