Королева Марго

Коконнас, Ла Юрьер и человек десять солдат бросились за Ла Молем, а он, залитый кровью, охваченный тем возбуждением, которое доводит до предела жизненные силы человека, мчался по улицам, движимый одним инстинктом. Топот ног и крики гнавшихся за ним врагов подстегивали и как бы окрыляли беглеца. Временами ему хотелось бежать помедленнее, но просвистевшая рядом пуля вновь заставляла его ускорить бег. Он уже не просто вдыхал воздух — из его груди вырывались глухое клокотанье и хриплый свист. Капли крови, сочившейся из раны на голове, смешивались с потом и заливали его красивое лицо. Узкий колет все больше стеснял биение сердца — Ла Моль сорвал с себя колет и бросил. Вскоре и шпага оказалась слишком тяжелой для его руки — он отшвырнул и шпагу. Порой казалось, что топот врагов его как будто отдалялся и что ему удастся уйти от этих палачей; но крики их долетали до других убийц, находившихся поблизости, и, бросив свою кровавую работу, они бежали вслед за ним. Наконец слева от себя Ла Моль увидел спокойно текущую реку и вдруг почувствовал, что если он бросится в нее, как загнанный олень, то испытает неизъяснимое блаженство, и только крайним напряжением ума и воли он удержал себя от этого. А справа возвышался Лувр, мрачный, неколебимый, полный глухих, зловещих звуков. Через подъемный мост взад и вперед сновали люди в шлемах, латах, сверкавших холодным отблеском луны. Ла Моль подумал о короле Наваррском, так же как он подумал и о Колиньи — двух своих верных покровителях. Он собрал остатки сил, взглянул на небо, давая про себя обет стать католиком, если спасется, уловкой выиграл шагов тридцать у гнавшей его стаи, свернул к Лувру, бросился на подъемный мост, смешался с кучей солдат, получил новый удар кинжалом, скользнувшим, к счастью, лишь по ребрам, и, несмотря на крики «Бей! Бей!», раздававшиеся со всех сторон, несмотря на готовых к бою часовых, стрелой промчался во двор Лувра, прыгнул в подъезд, взбежал по лестнице на третий этаж и, прислонившись к знакомой ему двери, начал стучать в нее руками и ногами.

— Кто там? — тихо спросил женский голос.

Ла Моль вспомнил пароль и крикнул:

— Наварра! Наварра!

Дверь тотчас отворилась. Ла Моль, не поблагодарив и даже не заметив Жийону, ворвался в вестибюль, пробежал коридор, две или три комнаты и попал в спальню, освещенную лампой, свисавшей с потолка.

В кровати из резного дуба за бархатным, расшитым золотыми лилиями пологом лежала полуобнаженная женщина и, опершись на локоть, смотрела на него расширившимися от ужаса глазами.

Ла Моль подбежал к лежавшей даме:

— Ваше величество! Там бьют, там режут моих собратьев! Они хотят зарезать и меня… Ах! Вы королева… спасите же меня!

Он бросился к ее ногам, оставив на ковре широкий кровавый след.

Видя перед собою человека на коленях, растерзанного, бледного, королева Наваррская приподнялась и, в страхе закрыв лицо руками, начала звать на помощь.

— Ваше величество, во имя Бога! — говорил Ла Моль, пытаясь встать. — Если вас услышат, я пропал! Убийцы гнались за мной уже по лестнице. Я их слышу… вот они! Вот!

— На помощь! — кричала королева Наваррская вне себя. — На помощь!

— Ах! Вы убиваете меня! — с отчаянием сказал Ла Моль. — Умереть от звука такого чарующего голоса, умереть от такой прекрасной руки! О! Не думал я, что это может быть.

В ту же минуту дверь отворилась, и толпа людей, запыхавшихся, разъяренных, с лицами, испачканными порохом и кровью, со шпагами, аркебузами и алебардами, ворвалась в комнату. Во главе их — Коконнас, с рыжими всклоченными волосами, с неестественно расширенными глазами и кровавым рубцом во всю щеку, нанесенным шпагою Ла Моля, — в таком виде пьемонтец был просто страшен.

— Дьявольщина! Вот он, вот он! A-а, наконец-то попался! — кричал Коконнас.

Ла Моль попытался найти какое-нибудь оружие, но безуспешно. Он посмотрел на королеву и на лице ее заметил выражение глубокой жалости. Тогда он понял, что только она может его спасти, метнулся к королеве и обнял ее.

Коконнас выступил на три шага вперед и концом длинной шпаги нанес вторую рану в правое плечо своему врагу; несколько капель красной теплой крови оросили белые душистые простыни на постели королевы Наваррской.

Маргарита, увидев кровь и чувствуя содрогания прижавшегося к ней человека, бросилась вместе с ним в проход между кроватью и стеной. И вовремя; Ла Моль совершенно изнемог, он был не в состоянии сделать шага — ни для того, чтобы бежать, ни для того, чтобы защищаться. Он склонил голову на плечо молодой женщины, судорожно раздирая пальцами тонкий вышитый батист, облекавший, точно прозрачным газом, тело Маргариты.

— Мадам! Спасите! — пролепетал он замирающим голосом.

Больше он уже ничего не мог сказать. Взор его затуманился, будто подернутый предсмертной дымкой, голова бессильно запрокинулась назад, руки разжались, ноги подогнулись, и он упал на пол в лужу своей крови, увлекая за собой и королеву.