Королева Марго

Потом прошептал Коконнасу на ухо:

– Молчите! Молчите, или смерть вам! И спровадьте куда-нибудь вашего товарища.

Ла Юрьер был так бледен, а желтый человек так мрачен, что Коконнас почувствовал дрожь во всем теле и, обернувшись к Ла Молю, сказал:

– Дорогой господин де Ла Моль, прошу извинить меня: я в один присест проиграл пятьдесят экю. Мне сегодня не везет, и я боюсь зарваться.

– Отлично, отлично, сударь, как вам угодно, – отвечал Ла Моль. – Кроме того, я не откажусь прилечь на минуту. Ла Юрьер!

– Что угодно, ваше сиятельство?

– Разбудите меня, если за мной придут от короля Наваррского. Я лягу не раздеваясь, чтобы в любую минуту быть готовым.

– Я последую вашему примеру, – заявил Коконнас, – а чтобы его светлости не ждать меня ни минуты, я сделаю себе значок. Ла Юрьер, дайте мне ножницы и белой бумаги.

– Грегуар! – крикнул Ла Юрьер. – Белой бумаги для письма и ножницы, чтобы сделать конверт!

«Ого! – сказал себе пьемонтец:

– Честное слово, здесь готовится нечто из ряда вон выходящее».

– Спокойной ночи, господин де Коконнас! – сказал Ла Моль. – А вы, милейший хозяин, будьте любезны, проводите меня в мою комнату. Желаю вам успеха, мой новый друг!

И Ла Моль, сопровождаемый Ла Юрьером, исчез из виду на винтовой лестнице. Тогда таинственный человек схватил Коконнаса за локоть, подтащил к себе и торопливо заговорил:

– Сударь, сто раз вы чуть не выдали тайну, от которой зависит судьба королевства! Благодарение Богу, вы вовремя прикусили язык. Еще одно слово, и я пристрелил бы вас из аркебузы. К счастью, теперь мы одни, так слушайте.

– Но кто вы такой, как вы смеете говорить со мной таким повелительным тоном? – спросил Коконнас.

– Вы слышали о де Морвеле?

– Убийце адмирала?

– И капитана де Муи.

– Да, конечно.

– Так вот, де Морвель – это я.

– Ого-го! – произнес Коконнас.

– Слушайте же.

– Черт побери! Конечно, слушаю.

– Те! – прошипел де Морвель и приложил палец к губам.

Коконнас прислушался.

В ту же минуту они услышали, что хозяин захлопнул дверь какой-то комнаты, запер дверь в коридоре на засов и подбежал к собеседникам.

Он подал стул Коконнасу и стул Морвелю, взял третий себе и сказал:

– Господин де Морвель, все заперто, можете говорить.

На Сен-Жермен-Л'Осеруа пробило одиннадцать часов вечера. Морвель считал один за другим удары, дрожащие звуки которых зловеще раздавались в ночи, и, когда последний удар замер в воздухе, сказал, обращаясь к Коконнасу, ощетинившемуся при виде предосторожностей, которые принимали эти два человека:

– Сударь, вы добрый католик?

– Я думаю! – отвечал Коконнас.

– Сударь, – продолжал Морвель, – вы преданы королю?

– Душой и телом. Я считаю, что вы, сударь, оскорбляете меня, задавая мне подобный вопрос.

– Не будем ссориться из-за этого; вы пойдете с нами?

– Куда?

– Это не имеет значения. Предоставьте себя в наше распоряжение. От этого зависит ваше благосостояние, а быть может, и ваша жизнь.

– Предупреждаю вас, что в полночь у меня будет дело в Лувре.

– Туда-то мы и пойдем.

– Меня ждет герцог де Гиз.

– Нас тоже.

– Но у меня особый пароль для входа, – продолжал Коконнас, несколько уязвленный тем, что ему приходится делить честь аудиенции у герцога с де Морвелем и Ла Юрьером.

– У нас тоже.

– Но у меня особый опознавательный знак! Морвель улыбнулся, вытащил из-за пазухи пригоршню крестов из белой материи, один дал Ла Юрьеру, один Коконнасу, один взял себе. Ла Юрьер прикрепил свой к шлему, а Морвель к шляпе.

– Вот как! – удивился Коконнас. – Значит, и свидание, и пароль, и знак – для всех?

– Да, лучше сказать – для всех добрых католиков.

– Стало быть, в Лувре – торжество, королевский пир, – воскликнул Коконнас. – И на него не хотят пускать этих собак-гугенотов?.. Здорово! Отлично! Превосходно!! Довольно с них, покрасовались!

– Да, в Лувре торжество, королевский пир, в котором будут участвовать и гугеноты. – ответил Морвель. – Больше того – они-то и будут героями дня, они-то и заплатят за пир, так что если вы хотите быть с нами, мы начнем с того, что пойдем и пригласим их вождя, их поборника, их Гедеона[7], как они его называют.

– Адмирала? – воскликнул Коконнас.

– Да, старика Гаспара, по которому я промахнулся, как дурак, хотя стрелял из аркебузы самого короля.

– Вот почему, дорогой дворянин, я чистил свой шлем, вострил шпагу и точил ножи, – проскрежетал Ла Юрьер, нарядившийся военным.

Коконнас вздрогнул и стал бледен, как смерть, начиная понимать, в чем дело.

– Как?.. Это правда? – воскликнул он. – Так это торжество, этот пир... означают... что мы...

– Вы очень недогадливы, сударь, – сказал Морвель, – сейчас видно, что вам в отличие от нас не надоела наглость этих еретиков.

– Стало быть, вы решили пойти к адмиралу и... – начал Коконнас.

Морвель улыбнулся и подвел Коконнаса к окну.

– Взгляните туда. – сказал он, – видите в конце улицы, на маленькой площади за церковью, людей, которые бесшумно выстраиваются в темноте?

– Да.

– У всех этих людей на шляпе такой же белый крест, как у Ла Юрьера, у вас и у меня.

– И что же?