Королева Марго

Королева Венера стоит у ворот
И зрит, полумертвая, эшафот.
Вчера здесь погиб ее Адонис,
А нынче точно на том же месте
Исполнят ее приказанье о мести…
Не думайте, впрочем, что это каприз.

Глазам бы не видеть ту улицу вновь,
Где двое любовников пролили кровь!
Она покидает и Санс и дворец
И тщится спасти своей чести остатки,
Как будто бы честь нам дана на заплатки…
Ужасна не кровь — а сердечный свинец!

Бежать от себя ей не стоит труда,
Трудней убежать от людского суда.
Теперь она хочет пожить при Дворе
И пудрой старушечьи щеки крахмалит.
Надеясь, что снова весь Лувр их расхвалит,
Как в годы амуров младых, на заре.

Какая Венера? — одна лишь постель.
И где королева? — на стенах пастель.
А раз королевой ей в Лувре не быть,
То что остается потасканной шлюхе?
Плевать ей на мненья, плевать ей на слухи,
Постель бы ей — в Лувре иль рядом — стелить!

Эта старуха в крахмальном чепце
Видит себя лишь в короне-венце.
Построю, мол, храм у священной воды,
Авось, с того берега Лувр заметит
И душка-король наконец-то приметит
Старуший бордель своей бывшей жены.

Дворец Марго был наполнен роскошной мебелью. Стены комнаты, завешанной турецкими коврами, украшал единственный портрет — Генриха IV. Поскольку у Виллара оказался замечательный голос, она набрала хористов и, как в Юсоне, во времена «местерзингеров», они собирались у ее постели и распевали хором романсы или церковные гимны.

— Такой прекрасной птичке, — съязвил однажды Генрих, — наверняка понадобится очень красивая клетка.

И точно, вскоре Маргарита сочла, что территория, окружавшая ее дворец, — она принадлежала Парижскому университету и Братьям Милосердия, — недостаточно просторна. И прикупила значительную часть бывшего парка Пре-о-Клер. Ликвидировав проходившую там дорогу — сегодня это улица Бонапарта, — она расширила свой парк до улицы Сен-Пер. На первом камне при закладке новой постройки была выбита следующая надпись:

«21 марта 1608 года королева Маргарита, герцогиня де Валуа, внучка великого короля Франциска, сестра трех королей, последняя из династии Валуа, пребывая в божественном озарении… и исполняя завет Господень, построила и основала этот монастырь, именуемый Храмом Иакова, где по ее желанию вечно должны воздаваться благодарения в знак признательности за великие благодеяния, оказанные ей Всевышним…».

Ей прислуживали дворяне, во главе которых вышагивал дворецкий с жезлом, как это и полагалось ему по должности. Поэт и адвокат Парижского парламента Этьен Пакье сообщает, что «за столом ей подавали как королеве, все блюда были под крышками…». Обеды и ужины, чаше всего на четверых, обязательно сопровождались «и пищей духовной». Рассадив гостей за столом, она предлагала поговорить на темы, которые сама же и выбирала. «Так как Маргарита обладала обширными знаниями, ее гости часто во время дискуссии терялись…».

Небольшой оркестр исполнял мелодии, которые сочиняла хозяйка дворца. Поэт и будущий академик Франсуа Мейнар [58]оправлял их в стихи. «Он делал это с такой легкостью и так элегантно, что Маргарита часто говорила: Мейнар — это блестящий ювелир, как никто умеющий огранять камни». Многие его поэтические произведения дышали ностальгией по счастливым ушедшим временам:

Годы ложатся на наши плечи,
Становятся тихими наши речи.
Маргариты возлюбленных впредь
Музам моим уже не воспеть.

В языке царила витиеватость, манера говорить напыщенно и по возможности малопонятно. И Маргарита с удовольствием пользовалась таким языком, отдавая дань этой странной моде.