Теперь Маргарита нежно привязалась к молодой принцессе Марии де Конде, которая все так же до головокружения любила своего герцога Анжуйского, который, в свою очередь, обожал ее… Однажды в Лувре милейшая принцесса, заразительно смеясь, с блеском в глазах, объявила Маргарите, что припасла для нее прекрасный, необычайный сюрприз. Она повела се к Малому Бурбонскому дворцу, а там двух молодых женщин поджидали герцог Анжуйский и герцог де Гиз. Свидание, которое должно было закончиться увеселительной прогулкой вчетвером. Однако Марго, ставшая большей недотрогой, чем во время «задранной юбки», не испытывала ни малейшей тяги к такого рода пикантным развлечениям. Она утверждает, что предпочла удалиться, а Филипп Депорт, во второй книге своих «Элегий», излагает это приключение в стихах, которое, если верить поэту, имело для четырех партнеров более приятную развязку:
Война угрожала вспыхнуть в четвертый раз, и Екатерина требовала от зятя, чтобы он принял участие в осаде королевскими войсками гугенотской крепости Ла Рошель. Жан Эритье очень точно подметил, что речь шла о портовом городе, жители которого прониклись «протестантским республиканизмом… странной смесью феодальных или общинных пережитков с библейскими догмами».
Вельможи, друзья и враги партии убийц собрались в Ньеле, где была расположена ставка католических войск под командованием герцога Генриха Анжуйского. Все подсматривали друг за другом, все друг друга ненавидели, все интриговали… Пока длилась осада, образовалась и третья партия, собравшая недовольных с обеих сторон, как католиков, так и протестантов, преданных идее терпимости. Иначе их звали еще «политиками». Стоит ли продолжать братоубийство ради обедни? Тот, кто однажды сделается королем Генрихом IV, в свой час напишет: «Столь странного двора больше нигде не найти. Мы почти всегда готовы перерезать горло друг другу. Мы носим кинжалы, кольчужные рубашки, а нередко еще и кирасу под плащами».
Герцог Франсуа Алансонский — в это время ему было восемнадцать лет — встал во главе «политиков», но не затем, чтобы примирить французов — это как раз заботило его меньше всего… — а из личных амбиций, чтобы досадить своему брату королю. Черные волосы, гладко бритое лицо, изрытое оспой… Это был человек, обделенный природой и сердитый на весь мир.
Генрих Наваррский охотно выслушивал проекты, с которыми носился Алансон, и даже соглашался сотрудничать с ним, питая тайную надежду однажды улучить благоприятный момент, чтобы покинуть двор и бежать наконец в свой милый Беарн. Тем временем, невозмутимый внешне, непоколебимый внутри, он разыгрывал из себя «преданного и отважного соратника». Генрих на самом деле участвовал в осаде Ла Рошели. Он даже отдал приказ своим гвардейцам принять участие в генеральном штурме города. Но не он ли заодно и посоветовал своим людям, начиная атаку, издавать громкие крики, чтобы предупрежденный таким образом гарнизон легко ее отразил?
Солдат из Гаскони, в каком бы из двух лагерей они не оказались, не проведешь. Они знали, что их король участвует в этой войне не по своей воле, а по принуждению. И не раз случалось, что солдат-протестант, осажденный за крепостными стенами, успевал спросить у приблизившегося к нему с атакующими гасконца, католика из осадной армии, что слышно нового об «их короле Наварры»? Многие могли подтвердить, что видели, как наваррец прицеливался из аркебузы во «врага». Но зажигал ли он при этом фитиль?
Осада Ла Рошели была снята вследствие события, которое переволновало двор Валуа. Благодаря мастерским интригам Екатерины, Анжу был избран королем Польши и великим герцогом Литвы.
При одной мысли, что он должен покинуть Марию де Конде, Генрих готов был отречься от этого слишком далекого трона. Кроме того, здоровье бедного Карла IX становилось все хуже. Он уже харкал кровью, и брат его действительно вскоре мог стать королем Франции. Однако королева-мать и Карл IX требовали, чтобы герцог Анжуйский согласился на королевство Польское.