Королева Марго

Скрепя сердце, король подчинился.

18 октября депутаты предъявили Генриху III новое требование — скрепить повторной клятвой Пакт о союзе, который давал силу и власть де Гизам. И Валуа снова пришлось смириться.

После этого он сдавал одну позицию за другой. Король нуждался в деньгах и просил депутатов проголосовать за дополнительные ассигнования на нужды двора, однако те вели себя непреклонно.

— Двор не будет больше жить на широкую ногу, мы вдвое сократим наши нужды, — умолял со слезами в голосе Генрих III. — Как я, по-вашему, буду жить? Отказывать мне в деньгах — значит обрекать меня на верную гибель…

И, охваченный ужасом, добавил:

— А погубить меня, вашего короля, — значит погубить государство.

— Тогда оставьте трон, — бросил депутат-гизовец.

Генрих III сделал вид, что не расслышал оскорбления. Точно так же он притворялся, будто не замечает, что охрана Меченого день ото дня становится все многочисленней. Но в глубине души он поклялся отомстить… или, точнее, спасти королевство.

Вечером 17 декабря 1588 года на ужине, который устроили съехавшиеся в Блуа представители лотарингской партии, мадам де Монпансье несколько раз повторила своему брату де Гизу:

— Вы его попридержите, а я ножницами выстригу ему корону на голове.

Свергнуть с трона «брата Генриха» уже, казалось, не составляло труда. На том же ужине кардинал Лотарингский поднял бокал и, глядя в глаза герцогу де Гизу, произнес:

— Я пью за здоровье короля Франции.

В конце стола сидел затерявшийся среди дворян-гизовцев итальянец Венецианелли. Он старался кричать громче других:

— Да здравствует Генрих Меченый! Да здравствует наследник Карла Великого!

Однако на следующее утро он отправился к своему господину, чтобы все ему рассказать. Генрих III побледнел, ему стало ясно: если он не убьет Меченого, Франция для него потеряна. Король принял решение.

Гизы были в тревоге. Они понимали, что сын Медичи не позволит постричь себя в монахи так просто, как это представлялось мадам де Монпансье. Меченый желал ясности, поэтому он попросил аудиенции у короля. Их встреча произошла в саду замка Блуа. Холодный ветер кружил редкие хлопья снега. После нескольких банальных любезностей Меченый предложил королю свою отставку с поста главнокомандующего. Генрих III не без труда сохранил самообладание. В мгновение ока перед ним вновь разверзлась бездна грядущей гражданской войны. Если Меченый покинет этот пост, страна снова разделится на три части: на Францию гугенотов во главе с Генрихом Наваррским, Францию лигистов во главе с Генрихом де Гизом и между этими двумя фанатичными, а потому всемогущими партиями — королевская Франция во главе с Генрихом Валуа, самым бедным и самым слабым из трех Генрихов.

Но герцог де Гиз продолжал:

— С какой стати скрывать от вас, сир, что в последнее время меня часто предупреждали, что вы желаете мне зла?

Пришлось лицемерить. Дружески взяв Меченого под руку, король изобразил отеческую улыбку:

— Затевать недоброе против вас? Неужто вы думаете, что у меня так черно на душе? Да напротив, уверяю вас, в моем королевстве нет никого, кого бы я любил так, как вас…

Де Гиз бросил на короля недоверчивый взгляд. Валуа понял, что надо идти еще дальше. Со слезой в голосе он воскликнул:

— Эти слова я готов скрепить клятвой. Клянусь Телом Господа нашего, которое мне дадут вкусить сейчас, во время мессы.

Итак, королю было в чем покаяться на исповеди! Однако, оставшись в своем кабинете один, он в ярости швырнул на пол свою шляпу. Через некоторое время, справившись с приступом гнева, он изрек:

— Отчаяние еще никого не спасло, а вот осторожность может уберечь от многих опасностей.

Скрытый за гобеленом, ждал его распоряжений Лоньяк, командир Сорока Пяти — личной охраны короля, которую так клял Меченый. Он вышел из укрытия, вопросительно вглядываясь в лицо своего господина.

— Послезавтра, — сказал Генрих сдавленным голосом. — Да… капкан готов, но пружина у него такая тугая, что понадобится много людей, чтобы его поставить.

И вот послезавтра, 23 декабря 1588 года, на рассвете серого и туманного дня, все Сорок Пять набросились на герцога де Гиза, которого король перед заседанием Совета вызвал в свой кабинет.

Это была настоящая бойня!

Нападающие наносили удары не переставая, но де Гиз держался на ногах. Словно раненый зверь, который волочит на себе свору собак. Меченый перемещался из угла в угол королевского старого кабинета, оставляя на стенах и гобеленах кровавый след. Даже пронзенный десятком клинков, он не переставал кричать:

— Какое предательство, месье! Какое предательство!