Те одобрительно загалдели, понеслись крики, хвастливые замечания, рассказы страшные и чудесные одновременно. Сальман расталкивал братьев, протискиваясь вперед. Не скрывая раздражения, сказал на повышенной ноте:
— Ты, девка, не очень-то разглагольствуй! Выкладывай все, а там видно будет. Сход решит, как быть.
— Сход не разрешал нам набег и теперь пусть довольствуется тем, что мы сами предложим. Мы рисковали жизнью и имеем право на выбор! К тому же добычи всем хватит, а я возьму не больше, чем другие.
Асия расстелила чепрак, снятый с лошадки, высыпала содержимое ящика на него. Наступила гробовая тишина. Сверкание драгоценностей ослепило разбойников и лишило их дара речи. Асия помолчала, наблюдая за впечатлением, разровняла ладошкой россыпь разноцветья и сказала твердо, внушительно, без тени волнения:
— Что я говорила, разбойнички? Всем хватит! А я выберу себе самую безделицу, что понравится, а не что дороже.
При всеобщем молчании Асия порылась в груде добычи, отбирая вещицы с зелеными изумрудами. Она больше всего их любила.
— Вот, братья, это я возьму себе, мне нравится зеленый цвет.
Толпа вздохнула тяжко, нетерпеливо, алчно. Асия глянула снизу вверх на людей и продолжила:
— Теперь я отберу долю Харуна, главного исполнителя моего плана. Пусть ему достанутся самые бледные и невзрачные камушки. Он мужчина и не должен гнаться за красотой, — с этими словами она отобрала с полдюжины перстней и браслетов с самыми крупными брильянтами. Асия уже знала, что бедняги совсем не разбирались в драгоценностях. Их притягивали в первую очередь золото и рубины, остальное казалось простыми стекляшками.
Толпа не решалась вмешаться в дележ. Все видели, что Асия не хапает себе золото и берет самую малость. Даже Харун смотрел невесело, глядя на бесцветные брильянты обиженными глазами.
Но тут старик Камаледдин протиснулся к самому чепраку и тонким голосом пропищал, держась за бороду:
— Обманет, обманет! Сальман, отбери у нее все и сам распредели добычу!
— Чего верещишь, старик? — отстранил его рукой Бассам. — Тебя не обделят, ты свое получишь, хоть ничего и не делаешь. Мутить воду можешь только!
Бассама многие поддержали, загалдели, поднялся переполох. Сальман набычился и крикнул срывающимся голосом:
— Хватит! Не на базаре! Все вижу сам! Отойдите подальше, не затопчите!
Когда наступила некоторая тишина, Сальман хотел что-то добавить, но Асия опередила его, сказав смело и с некоторым вызовом:
— Братья, без стараний Бассама мне бы не выбраться из болота! Разрешите ему выбрать подарок сверх доли. Я очень прошу, братья, — глаза ее так настойчиво и умоляюще смотрели, что толпа в миг забыла нотки вызова и одобрительно зашумела, разрешая сделать выбор.
Потом началось деление на общие доли. Люди много спорили, ругались, толкались и наконец успокоились. Кучки оказались солиднее, чем то, что выбрала Асия. Народ смущался, некоторые с нагловатой улыбкой прятали жемчуг и золотые монеты, прославляли аллаха. Постепенно разбойники стали расходиться, и тут Бассам заявил:
— Братья, а ведь не все тут по справедливости!
— Все, все… Все справедливо! — завизжал Камаледдин, поспешно запихивая свою долю за пазуху.
— Погоди ты, козел облезлый! — выругался Бассам. — Асия с ребятами взяли себе только камушки, золото что же, им не надобно? Мы-то получили и его. А жемчуг? Ни одного шарика им не досталось. Ну-ка сбрасывайтесь все по два золотых да по три бусинки! Так будет по справедливости!
Поднялся гвалт, пыль заклубилась под ногами. Люди стали разбегаться, и скоро на поляне осталось четверо самых молодых и Бассам. Он сказал со злостью, сплюнув в оседавшую пыль:
— Эх, люди! Жадности в вас избыток. Разбежались по норам! Теперь сторониться будут друг друга. Еще разбредутся по домам. Собаки!
— Бассам, не стоит убиваться, — сказала Асия. — Мы довольны и большего не требуем. Пусть братья порадуются. И ты успокойся и радуйся, Бассам.
— Ты, Асия, — начал Харун, оставшись один с нею, — принизила меня своим выбором. Ни одной монетки, даже самой тоненькой, не выбрала!
— Глупый ты, Харун. Да то, что у тебя есть, сейчас стоит половины всего, что было в ящике! Ты же цены не знаешь этим вещам. Замолчи и больше не поднимай разговор об этом. Будешь в городе, сходи к ювелиру и приценись. Он тебе откроет глаза. И своим дружкам тоже скажи, пусть не дуются на меня.
Харун замолчал, задумался, вздыхая, и спрятал добычу в кожаный мешочек.
Несколько дней спустя Асия заметила, что часть людей исчезла, и Сальман ворчал, ругаясь и проклиная их. Бассам оказался прав. Пять человек смотались, некоторые колебались, лагерь явно делился на две половины. К Асии отошли пять человек вместе с Бассамом, остальные лепились по-прежнему к Сальману.
— Плохо получается, Асия, — говорил Харун, обсуждая события последних дней. — Большая добыча посеяла в людях тягу к дому. Теперь жди и других потерь.
— Эх, Харун! Значит, не те люди были у вас.
— И мне, Асия, как-то страшновато стало. Как я могу добро использовать? Каждый поймет, что награбленное.