Королева мстить желает (СИ)

— Не думай вставать, пока не разрешат. Рана у тебя серьёзная, — почти закричала я, а потом уже тише добавила: — Как ты?

Я говорила, а внутри всё мелко тряслось. Пальцы горели в желании дотронуться, удостовериться, что он здесь и он живой. На глаза навернулись слёзы. Я даже носом шмыгнула.

— Не плачь. Всё же хорошо. Мы победили, — протянул он ко мне руку, попытавшись то ли прикоснуться, то ли стереть слезинку, предательски побежавшую по щеке.

— Просто я переволновалась.

— Испугалась? Не надо было тебе туда идти. Ой, не надо, — вздыхал он.

А я вдруг представила, что послушалась его и не пошла, осталась на стене в безопасности, а точнее, вдали от него. Моё глупое сердечко чуть не остановилось от представшей картины, как его ранили, он упал, а его просто затоптали лошадьми, или он не смог бы отступить и остался там…

Вот теперь мне поплохело. Бурная фантазия — это зло.

— Миледи, вам плохо? Вы ранены? — всё-таки приподнялся он на кушетке, одной рукой упираясь в постель, другой схватил меня за плечо. И уже даже рот открыл кричать на помощь. Чисто на рефлексах я накрыла пальцами его губы. И поняв это действие, замерла. Ифор, впрочем, тоже. Слёзы мои сразу высохли. Дыхание сбилось, а пальцы будто огнём опалило от его выдоха. Я даже собственные губы облизнула, не в силах больше терпеть этот зуд. Но пальцы не убрала.

— Не пугай меня так больше. Второй раз я такое просто не переживу, — проговорила я, опуская руку. Свою он тоже опустил, даже не задев меня, и от этого было больнее.

Вот здесь и сейчас я готова была пересмотреть свои принципы. Почему при таких мужьях я не могу позволить себе немного счастья? Кто меня осудит? Но что-то впитанное с материнским молоком не дозволяло мне отступить. Я и так уже позволила себе слабость. Все уже и так знают о моих чувствах, так что же? Но нет.

Я смотрела в глаза любимого и не могла ничего сделать. В моей голове набатом звучали слова отца. У меня тогда была первая любовь, которую он и не заметил, а вот мои слёзы очень даже. Тогда он в приказном порядке усадил меня на диван, присел передо мной на корточки и сказал: «Мы человека любим лишь тогда, когда переживаем за его, а не своё счастье. Если тебе важно, чтобы он был счастлив, ты отпустишь его, даже если это будет не с тобой. Если же тебе важно только своё счастье, а тем более здесь и сейчас, это не любовь. Это желание получить награду, приз — понимай как хочешь».

Тогда я не поняла его мудрости. Позже, конечно, до меня самостоятельно дошло, что не любовь это была. И только сейчас мои лёгкие сжимались, а сердце кричало «пошли всех лесом», а я не могла. Смотрела на него, такого близкого и такого далёкого, и не могла. Я не имею права заходить с ним дальше, если не могу дать ему ничего. Богиня чётко дала понять, что я должна быть королевой и иного она не допустит. Даже убить нынешних королей была готова. Хотя на секундочку мне захотелось вернуться в тот день и малодушно согласиться. Найти себе тысячу оправданий, но…

Совесть, как тебя убить? Как люди избавляются от тебя? Перестают терзаться сомнениями и сожалениями.

Я уже дышала как загнанная лошадь в попытке справиться со своими эмоциями. И это ужасное состояние, когда сам с собой не в ладах. Когда совесть и разум просчитывают все возможные варианты событий, а сердце рвётся забить на всё.

— Выздоравливай, — прохрипела я, будто кричала полночи. На самом же деле меня не слушалось собственное тело. Ноги подрагивали, руки тряслись. Ну просто истеричка какая-то. Встала я на одной силе воли, с большим желанием забить и на неё. И только за ширмой — надо сказать, довольно эфемерной преградой — я расплакалась.

Как я оказалась в своих комнатах и тем более как в них оказался Милон, понятия не имею. Но факт. Я проснулась, а рядом в кресле вместо Ююки был Милон. Он мирно спал в неудобной позе. Некоторое время я даже наблюдала за ним, вспоминая все с ним связанные события. И нет, вопреки всему логичному, я не чувствовала к нему омерзения, как к Бабену, или магнетического притяжения, как с Фростом.

Этот мужчина был мне интересен, я была благодарна ему за помощь в войне, за те редкие случаи, когда он оказывался на моей стороне, отметила некоторый осадок на душе от его высокомерия вначале, особенно после смерти отца, но не более. То есть я не могла однозначно сказать, что он мне противен, нет. Более того, тот дерзкий и в то же время лёгкий поцелуй что-то затронул во мне. Мои губы всё ещё помнили прикосновения его губ. Хотя, скорее всего, я просто была одинока, мне не хватало мужского внимания. И поэтому, не иначе, и такое проявление внимания нашло свой отклик в моей душе.

Взгляд сам собой метнулся к двери, за которой обычно меня ждал Ифор. Вот тут только от одной мысли о нём моё сердечко сделало кульбит и сжалось. А всё потому, что сегодня он меня не ждёт за дверью, не будет его этой кривой утренней улыбки, легкого кивка в качестве приветствия и молчаливой поддержки.