К утру Виратеск лежал под липкой пеленой серо-черного дыма, оседавшего грязью на кирпичах и плитах, на лицах и одежде изможденных, отчаявшихся бойцов. Люди бесцельно бродили по улицам, сидели, сбившись в кучи, кое-кто плакал от ужаса и изнурения, но большинство просто молчало, глядело ничего не видящими, широко раскрытыми, пустыми глазами.
— Семьсот восемьдесят два убитых и четыре сотни раненых, — доложил Тридцать Четвертый.
— А их сколько? — полируя ветошью лезвие топора, спросил Лекран.
Хотя бывшего куритая покрывал особенно толстый слой копоти, топор уже сверкал.
— Мы насчитали больше сотни тел, — ответил Тридцать Четвертый. — Но, судя по запаху, много погибло в канализации.
— Семь за одного, — настороженно глянув на Френтиса, пробормотал Дергач. — Брат, это плохой расклад.
— А у нас хоть когда-то был расклад лучше?
Подошел Плетельщик. За ним вели единственного захваченного арисая, крепко связанного несколькими цепями. Пленник тряс головой и тихонько лукаво посмеивался, а освобожденные варитаи печально глядели на него.
— На нем не сработает, — сообщил Плетельщик.
— Его узы настолько прочны? — спросил Френтис.
— Они слабее, чем у варитаев. Он сам — испорченный и душой, и телом. Если мы уберем узы, то выпустим в мир ужасное зло.
— Тогда давайте выудим из него, что можно, и покончим с этим, — предложил Лекран и указал кивком на Тридцать Четвертого.
— Он ничего не скажет, — возразил Плетельщик. — Любая пытка для него — всего лишь очередное развлечение.
— Вы можете исцелить его? Исправить его искалеченную душу? — спросил Френтис.
Плетельщик посмотрел на арисая, судорожно сцепившего руки. Френтис не поверил своим глазам. Безжалостный смеющийся убийца — и напуган?
— Возможно, — ответил Плетельщик. — Но последствия…
— Я так понимаю, во время исцеления что-то переходит от исцеляемого к вам?
— Да, — подтвердил Плетельщик и сухо улыбнулся. — Если хотите, я могу попробовать.
— Нет, — решил Френтис, вытащил кинжал и подошел к арисаю.
Тот сразу повеселел, искренне заливисто рассмеялся.
— А она и сказала, что с тобой будет весело, — заявил раб.
— Она дает вам имена? — спросил Френтис.
— Иногда, тем, кого ей приходит в голову отличать, — пожав плечами, ответил раб. — Однажды она назвала меня Псом. Мне понравилось.
— Ты знаешь, что она послала тебя сюда на смерть?
— Тогда я счастлив, что верно послужил ее цели, — ответил арисай и твердо, спокойно, даже с некоторым достоинством посмотрел в глаза Френтису, хотя едва удерживался от смеха.
— Отчего они сделали тебя таким? — спросил Френтис, сам удивившись внезапному порыву сочувствия.
Плетельщик был прав: этого человека переделали в нечто совершенно нечеловеческое.
Ухмылка раба стала откровенно издевательской.
— А ты разве не знаешь? Твоя жизнь на арене многому научила их. Нас производили десятилетиями, тренировали, испытывали разные способы связи, стараясь превратить в идеальных убийц. Но раньше не получалось. Наши прародители выходили либо слишком дикими, либо подобиями куритаев, смертоносными, но ограниченными, требующими постоянного надзора. Мое поколение тоже оказалось неудачным. Как и полагается, мы оставили свое семя в подходящих женщинах и ожидали казни. Затем явился ты, наш спаситель, блестящий пример преимуществ жестокости, дисциплины и хитроумия, необходимых истинному убийце. Когда она послала нас сюда, то сказала, что мы встретимся с отцом. Признаюсь, я счел это честью.
— Значит, вас еще по меньшей мере девять тысяч, — задумчиво проговорил Френтис.
На мгновение арисай перестал улыбаться и нахмурился, словно ребенок, которому задали трудный и неприятный вопросе.
— Да уж, до совершенства еще далеко, — заметил Френтис, шагнул за спину раба и приставил острие кинжала к основанию шеи. — Что ты знаешь о Союзнике?
Пес воспрянул духом, когда лезвие коснулось шеи, и рассмеялся.
— Мне известно лишь обещание, которое она дала нам от его имени в тот день, когда выпустила нас из подземелий. «Все ваши мечты воплотятся в явь», — сказала она. Мы ждали так долго и видели так много снов. Отец, если тебе случится встретить ее, скажи ей, что я…
Френтис вогнал лезвие по рукоять. Арисай по имени Пес выгнул спину, затрясся и упал замертво.
— Я скажу ей, — заверил Френтис.
— Почему?