Королева пламени

С юга в гавань завернул военный корабль. Он с трудом шел по мелкой утренней волне под одним поднятым парусом, да и тот при ближайшем рассмотрении оказался изодран и покрыт копотью. Корабль волочил за собой оборванные канаты, с мачт свисали обломки рангоута и обрывки такелажа, на палубе копошилась горстка измученных людей. Корабль бросил якорь. Хм, борта все в подпалинах, на захламленной палубе — сплошь бурые пятна.

«Пять военных кораблей, — поправил себя Алюций. — И пятый, похоже, привез интересные новости».

По дороге они остановились у голубятни, и Алюций вынул последнюю птицу, по обыкновению, голодную и раздраженную.

— Не торопись, — предупредил он бедняжку по кличке Голубое Перо, покачал пальцем, но птица не обратила внимания, жадно взялась клевать семена.

Голубятня примостилась на крыше гильдии печатников. Здание выгорело изнутри, но крыша опиралась на железные балки и потому устояла. Окружающим строениям повезло меньше. Некогда заполненное суетящимися людьми здание, куда Алюций заходил, чтобы напечатать стихи, теперь одиноко торчало среди улиц, заваленных щебнем и пеплом. Сверху город напоминал мрачное лоскутное одеяло: островки уцелевших домов в море серо-черных руин.

— Прости, тебе, должно быть, одиноко в последнее время, — поглаживая мягкую птичью грудку, сказал Алюций.

Год назад в голубятне жил десяток птиц — молодых и сильных, с крошечной проволочной петелькой на правой лапе, способной удержать послание.

После освобождения из Блэкхолда Алюций немедленно помчался к голубятне. Выжило лишь три птицы. Он накормил их, выбросил трупы. Двадцать Седьмой безучастно наблюдал за хлопотами хозяина. Конечно, Алюций сильно рисковал, открывая рабу свой величайший секрет, но ведь выбора не было. Честно говоря, Алюций ожидал, что куритай немедленно зарубит предателя либо свяжет и препроводит в тюрьму. Но раб лишь стоял и безучастно наблюдал, как Алюций писал зашифрованное тайное послание на крошечном куске пергамента, сворачивал его, совал в крошечный цилиндрик, подходящий для закрепления на ноге птицы.

«Варинсхолд пал, — написал Алюций, хотя это уже вряд ли было новостью. — Правит Дарнел. 500 рыцарей и дивизия В».

Двадцать Седьмой даже не обернулся посмотреть, как Алюций запускает птицу с крыши. Смертельный удар не последовал и тогда, когда Алюций выпустил другую птицу в ночь отплытия флота на завоевание Мельденейских островов. Похоже, Двадцать Седьмой не был ни тюремщиком, ни шпионом Дарнела — просто выжидающий палач. В любом случае, страхи Алюция по поводу молчаливого куритая давно угасли — вместе с надеждой увидеть город освобожденным и вновь посмотреть, как рисует Алорнис.

Алюций подумал, стоит ли отсылать последнюю птицу с сообщением о загадочном корабле. Те, кому писал Алюций, несомненно, найдут известия интересными — но, наверное, лучше повременить. Корабль предвещал многое. Уж лучше узнать все новости, прежде чем обрывать последнюю ниточку связи с внешним миром.

Они слезли с крыши по лестнице, идущей вдоль задней стены, и направились к единственному оставшемуся невредимым зданию в Варинсхолде — черной приземистой каменной твердыне посреди города. Хотя битва там бушевала кровавая. Гарнизон из головорезов Четвертого ордена дрался насмерть и раз за разом отбивал волны атакующих варитаев. Аспект Тендрис всегда был в гуще битвы, вдохновлял братьев примером нерушимой Веры. По крайней мере, так шепотом рассказывали взятые в Королевстве рабы. Крепость пала, когда послали куритаев. Аспект Тендрис якобы сразил четырех элитных рабов, прежде чем пал от предательского удара ножом в спину. История показалась Алюцию маловероятной. Хотя старый псих уж точно не сдался бы без драки.

Варитаи в воротах крепости расступились перед Алюцием и Двадцать Седьмым, несущим на широком плече мешок с книгами и лекарствами. Изнутри Блэкхолд впечатлял еще меньше, чем снаружи: узкий двор с мрачными черными стенами, с варитаями-лучниками на парапетах. Алюций направился к двери в дальнем конце двора. Варитай отомкнул ее и отошел в сторону. За дверью уводила вниз винтовая лестница. В лицо пахнуло сыростью и гнилью, резкой вонью крысиной мочи. Алюций с содроганием вспомнил время, проведенное в заключении. Он сошел по ступеням на двадцать футов и ступил в освещенный факелами подвал: короткий коридор, по каждой стороне — десяток тяжелых железных дверей в камеры. Когда Алюция привезли сюда, все камеры были заняты. Сейчас узники остались только в двух.

— Нет, мой друг, — ответил Алюций на подразумеваемый вопрос куритая, — возвращение сюда отнюдь не доставляет мне радости.

Алюций подошел к свободному мечнику, сидящему на стуле в конце коридора. Дежурил в подвале всегда один и тот же тип, коренастый громила с угрюмым обиженным лицом. Он говорил на языке Королевства с изяществом слепого каменотеса, решившего изваять шедевр.

— Какой? — вставая и откладывая бурдюк с вином, проворчал он.

— Неприятное — первым, я так скажу. То есть аспект Дендриш.