— С них нужно снять шкуру и вытащить внутренности, — только и сказали мне.
Я давно так не делала, но помнила, как это делать, так что приступила к работе. Их внутренности забивались мне под ногти, пока я их вытаскивала и бросала в огонь. Как только я закончила, мясо забрала Эма, их лидер и повар, которой больше не нужна была моя помощь. Мне стало интересно, откажутся ли люди от еды, если узнают, что я трогала мясо, но этого не случилось.
У меня не было аппетита, и я пошла в палатку, где только я и спала до заката. Завтра я снова встану и буду чистить их горшки. И послезавтра. И, видимо, дальше тоже. А они все равно не полюбят меня. Все было как в Лормере. Я тратила время, с каждой секундой Аурек становился опаснее, но я не знала, что еще делать. Я не знала, как нравиться людям, я никогда этого не умела. Я не была Эррин или Нией с их пылающими сердцами. Я не умела играть, как Лиф. Я не была такой хитрой, как Сестра Надежда, всегда знающая, что нужно сказать. Я была застенчивой, тихой и слишком серьезной. Таких не любят.
Я сжалась на одеялах, дыша ртом из-за своего запаха, когда ощутила кого-то неподалеку. Я повернулась на бок и увидела силуэт Хоуп в лунном свете.
— Что ты делаешь? — спросила она.
— Сплю.
Она щелкнула зубами.
— Нет, Твайла. Вся эта суета с мытьем горшков и чисткой зайцев. Чего ты добиваешься?
— Делаю, как вы и предложили. Даю им привыкнуть ко мне, полюбить меня.
— Я не говорила тебе добиваться их симпатии. Тебе нужно, чтобы они шли за тобой.
— А есть разница?
— Лидерство, — сказала она. — Чтобы управлять, тебе нужно уважение. Доверие. Никто не будет слушать приказы той, что чистит их горшки и воняет.
— Я не знаю, как заставить их слушать меня, — мой голос звучал жалобно, и я ненавидела себя за это. — Я думала… что это будет как в Конклаве. Думала, что они послушают меня.
— Почему?
От вопроса я опешила.
— Я… потому что вы все послушали. Эррин в Скарроне тоже. И в Конклаве согласились сражаться на моей стороне.
— Мы все знали, что ты — лучший вариант для сражения с ним. Мы все знали, кто ты, на что способна. Они не знают. Они знают лишь, что из обычной девушки сделали отравительницу, а теперь у тебя и этого нет.
— И что мне делать? — смятение делало меня раздраженной. — Какой мне стать, чтобы заслужить их внимания?
— Пойми сама. И скорее. У нас нет времени. И, ради богов, помойся, если не придумаешь ничего лучше, — она бросила мне что-то, и вещь прилетела мне в лицо, я убрала ее, и Хоуп уже не было, а я держала чистое платье, красно-коричневое и шерстяное, и сухую простыню.
Я услышала смех из лагеря и хотя знала, что это не связано со мной, он все равно жалил.
Она была права. Никто не пойдет за такой мной. Храброй я была с Эррин рядом со мной. Вот бы она была рядом.
«Но ее тут нет, — рявкнула я, злясь на себя. — Так что перестань. Дело не в Эррин. Или Мереке. Или Мэрил. Дело в тебе. Хоть раз в своей жалкой жизни перестань жить ради других, живи для себя».
Наполнившись желанием двигаться, выплеснуть гнев, я взяла грубое мыло и пошла к ручью, разделась на берегу. Я бросилась в ледяную воду, и она выбила из меня дыхание, очистила меня. Когда я нырнула с головой, чтобы вымыть волосы, все мое тело охватил огонь, но холодный и ясный, полный решимости. Огонь, способный поднимать. Я терла, пока не увидела снова свои рыжие волосы. А потом я вынырнула из воды, мне уже не было холодно, я надела новое платье через голову и ощутила себя перерожденной. И голодной.
В лагере многие уже ушли спать, и я положила себе оставшееся в котле и проглотила, сидя у дымящихся углей. Я посмотрела на небо над собой, и закат был красным. Завтра будет ясно. Красное небо на ночь — отрада Донен, говорили люди.
Донен песней пробудила отца, чтобы он забрал небеса у Нэхт.
И тут я поняла, что мне нужно было делать. Что нужно было сделать с самого начала. Конечно, ничего не менялось. Я должна была это изменить. Это было моей проблемой. Если я хотела, чтобы во мне видели лидера, я должна была управлять ими.
Утром до рассвета я разбудила Нию, Хоуп и Кирина, тряся на плечи, пока они не стали ворчать на меня. А потом я разбудила весь лагерь, ударяя по котлу деревянной ложкой как можно сильнее. Вскоре поляну заполнили очень злые лормерианцы.
— За мной, — сказала я как можно властнее, в стиле Твайлы. — Все вы. Живо.
Я развернулась и пошла, словно ожидала, что они последуют за мной. Хоть и не сразу, но многие пошли за мной. Я слышала шаги, ноги шуршали по листьям, плащи задевали обломки веток.
Я быстро туда, где, по словам Стуана, был берег, помня, что над головой светлее небо. Почти час я шла, не оглядываясь, не зная, сколько людей пошло за мной. Наконец, я вышла из леса и увидела реку Аурмеру, широкую и серую, бегущую к Таллитскому морю.
Я слышала, как люди шепчутся за мной, и я посмотрела вправо, увидела там пики Восточных гор за деревьями. Солнце поднялось над ними, окрасило землю и воду в золотой, и я запела.