Королева пустыни

Так что Гертруда собрала чемодан и в сопровождении Флоренс поехала в Лондон третьим классом – ей было указано, что не следует демонстрировать свое богатство по сравнению с другими ученицами. В учебное время, в первый год, она жила у матери Флоренс леди Оллифф, в грандиозных, но все же обветшалых помещениях дома 95 по Слоун-стрит. Это был степенный положительный дом, оживляемый только визитами непутевого Томми, брата Флоренс, который со своей приемной племянницей играл в бильярд, традиционно намеливая нос вместе с кием. Он отлично умел дразнить маленьких девочек, доводя их до ярости, а с подросшими флиртовал с намерениями – как однажды сам сформулировал в разговоре с не понимающим юмора отцом – «строго бесчестными». Его «глухая и глупая» сестра Бесси, жившая с их общей матерью, однажды заметила в окно, как он заигрывает на садовой скамейке с какой-то юной леди. Она открыла окно и запустила в него теннисным мячом. Едва не задев предмета воздыханий, мяч стукнул Томми прямо в ухо.

Выбор школы для Гертруды был облегчен тем фактом, что бывшая подруга Флоренс, Камилла Кроудейс, недавно стала «леди-резидентом» Куинс-колледжа на Харли-стрит. Эта школа, расположенная в элегантном георгианском четырехэтажном доме кремового цвета, была основана за двадцать лет до рождения Гертруды реформатором образования и христианским социалистом Фредериком Денисоном Морисом. Источник академического образования и признаваемых профессий для женщин, эта школа в 1853 году получила первую королевскую хартию на женское образование. Она выпускала уверенных в себе и в мире молодых женщин, способных играть значительную роль в интеллектуальной, деловой и общественной жизни страны. Впоследствии среди выпускников школы числилась писательница Кэтрин Мэнсфилд, но в восемьдесят четвертом, когда туда поступила Гертруда, многих из ее выпускниц ждала судьба гувернанток.

Хотя попасть в эту школу было самым лучшим, что могло случиться с Гертрудой, вскоре радость сменилась тоской по дому. Девушку, которая едва ли оставляла родной город иначе как на каникулы, в компании родных и двоюродных братьев и сестер, поначалу она мучила сильно. На расстоянии еще больше усилилась любовь к мачехе. Гертруда внимательно рассматривала своих одноклассниц и очень скоро попросила Флоренс в письме добыть ей «несколько стоечек». Имелись в виду жесткие кружевные корсеты из китового уса, которые, как оказалось, носят под тугими поясами другие девочки.

Учениц водили на концерты и картинные галереи, в церкви и соборы. Гертруда быстро выработала суждения по всем этим вопросам и рьяно их отстаивала, не в последнюю очередь в своих письмах домой: «Рубенса я не люблю. Совсем не люблю… стены перехода оклеены такой ужасной зеленой бумагой, что страшнее не придумать… Как же я не люблю и видеть не могу собор Святого Павла… нет в нем ни одной детали, что не была бы ужасной – не хочу говорить “отвратительной”».

Юные леди никуда не ходили без внимательного сопровождения, и Гертруда, желавшая видеть как можно больше достопримечательностей города, фыркала, что ей не позволяют ходить одной. «Я хотела бы сходить в “Националку”», – писала она родителям, – но меня, видите ли, некому туда отвести! Будь я мальчишкой, я бы каждую неделю туда ходила!»

В Куинс-колледже – не менее, чем в Ред-Барнс, – строгое соблюдение условностей не обсуждалось. Гертруда должна это принять, объяснила ей миссис Кроудейс, как условие своей расширившейся свободы и независимости. Флоренс ответила на жалобу Гертруды только пожеланием, чтобы девочка не использовала таких сокращений, как «Националка» вместо «Национальная галерея». Рассерженная Гертруда сердито ответила:

«Я внимательно прочла [твое письмо], что рассматриваю как величайший акт самодисциплины, но вознаградила себя тем, что тут же [его] и сожгла… В следующем моем письме, когда я смогу успокоиться и дать себе труд подыскивать слова, прилагательных будет не меньше, чем у самого Карлайля… Должна ли я, говоря о государыне, писать: “Королева Англии, Шотландии, Ирландии, Императрица Индии, Защитница Веры”? Жизнь не так длинна, чтобы всех и все называть полным титулом».

Получив такое – несколько резкое – письмо, Флоренс вполне могла тяжело вздохнуть. Хью трудно было бы сдержать улыбку при таком проявлении силы духа и силы аргументов родной дочери.

Подобные вспышки вскоре стали сопровождаться покаянными посланиями к родителям, где говорилось, что она взялась за ум и надеется, что в дальнейшем будет для Флоренс лучшей и более послушной дочерью.