Королева секретов. Роман об Анне Клевской

Анна не могла представить, чтобы ее мать когда-нибудь поддавалась такой страсти, какую испытала она сама. Матушка, внешнее сходство с которой Анны все отмечали, в других отношениях (с грустью понимала дочь) была слишком степенной, слишком спокойной, слишком набожной. Она следила за дочерьми почти непрерывно. Даже когда Анна и Эмили выходили на улицу немного погулять, мать была тут как тут – шла сзади вместе со своими дамами.

– Мы всегда у нее под рукой! – ворчала Эмили, видя, что мать следит за ними, пока они обходят сад.

Анна заметила, что стала еще больше раздражаться из-за этой постоянной материнской бдительности.

– Герцогиня – мудрая женщина, – с укоризной говорила им матушка Лёве, когда, вернувшись домой, сестры жаловались ей на заведенные матерью порядки. – Это редкость – встретить мать, которая так строго следила бы за своими детьми.

Няня тоже была дамой весьма достойной, несмотря на полноту, румяные щеки и туго закрученные вокруг ушей косицы. Анна и Эмили не сомневались в ее любви к ним, но она в один голос с матерью внушала им необходимость быть скромными, целомудренными и покорными. Все, чему они научились от матери и няни, было направлено на то, чтобы сделать из них добродетельных будущих жен для принцев; и если они отклонялись от намеченного для них узкого пути или начинали предаваться несбыточным мечтам, что ж, тогда мать и матушка Лёве быстро находили им занятие и отвлекали от глупостей молитвами или шитьем. «Не дай Бог, – думала Анна, – чтобы они когда-нибудь узнали, как далеко я уклонилась от их предписаний!»

– Вы должны быть как монахини, – снова завела речь о своем мать. Она имела склонность давать им наставления, пока они работали иглами. Прошла неделя после отъезда гостей, и Анна с легкой тревогой размышляла, заметила ли мать ее реакцию на Отто. – Вы должны научиться строго следить за своими глазами. Никогда не позволяйте им заглядываться туда, куда не нужно. Будьте скромны в жестах и выражении лица.

«Даже если заметила, то не могла знать всей правды», – заверила себя Анна, подавляя угрызения совести, которые не давали ей покоя. Ее продолжало удивлять, что она так беспечно отнеслась к наставлениям матери. Строго следить за глазами? Да она вообще ни за чем не уследила! «Я не достойна стать чьей-нибудь женой, – с горечью в душе твердила себе Анна. – Не достойна любви родных. Если бы они знали, какова я на самом деле, то отвергли бы меня, и поделом».

Она ничего никому не говорила о своих страданиях. Нужно было держать в секрете и радость, и печаль, и чувство вины. Это стало ее наказанием.

Теперь Анне хотелось иметь больше разных занятий, чтобы отвлечься. Дни тянулись томительно скучно, похожие один на другой: все тот же неизбывный круговорот из молитв, шитья, вязания, готовки и наставлений о том, как управлять большим хозяйством. Однако игры и пение были запрещены в Клеве как непристойные. Эмили хитро обходила этот запрет. Среди разных вещей, в беспорядке засунутых под ее кровать, имелась лютня, на которой она тихонько играла по ночам или в те редкие моменты свободы, которые ей удавалось улучить. И еще Эмили записывала слова песен, которые сочинила. Но Анне не хватало дерзости на такое безрассудство, к тому же она не умела играть ни на каком инструменте и петь тоже, конечно, даже не пробовала.

Казалось, ее мир вечно будет ограничен пределами замка и церкви, хотя иногда им с Эмили позволяли развлекать за ужином гостей вместе с герцогом и герцогиней, потому что в Клеве родители воспитывали своих дочерей так, чтобы те могли быть радушными хозяйками. Гости, которых специально подбирали, были неизменно или ученые-гуманисты, или церковники, или советники, которых хотел приветить отец. Они хвалили очарование и грацию Анны, а мать одобрительно взирала на это, убеждаясь, что сделала все очень хорошо, вырастив своих дочерей такими добродетельными.

Мать держала детей в строгости, но, несмотря на это, Анна любила ее. Она была камнем, на котором покоилось основание их мира, и становилась путеводной звездой, когда жизнь разлаживалась. От одного вида ее бесстрастного лица, звука ее спокойного голоса возникало ощущение благополучия и безопасности. А вера ее вдохновляла.

Как и отец, мать дружила с учеными-гуманистами, но те, которых принимали в ее круг и сажали за стол, держались с ней одного мнения в неприятии учения Мартина Лютера. Мать искала утешения у своего духовника отца Герехта, приора картезианского монастыря в Кантаве, неподалеку от ее родного Юлиха. Он был монахом ордена картезианцев, отличавшегося большой строгостью, и тем не менее, хотя вел затворническую аскетическую жизнь за монастырскими стенами, не утратил сострадания и любви к живущим в миру несчастным душам и каждую неделю приезжал ко двору. Он написал два трактата против Лютера, но не питал к нему ненависти. Анна любила слушать проповеди отца Герехта, потому что говорил он в них только о любви.