Королева украденных безделушек (СИ)

— Моментальные чудеса только для истинных верунов, прости, Лина. Мы подарили тебе не избавление, а шанс избавиться и измениться.

— Зачем ты это сказала? Я ведь сейчас разочаруюсь окончательно — и плацебо перестанет работать, — процедила она. — И я украду твой кинжал. Я мечтаю об этом с тех пор, как увидела его впервые!

Взгляд Ани метнулся к алтарю, и сама она едва заметно дернулась.

— Не украдешь, — уверенно заявила она. — Процесс уже запущен. Ты в понедельник пойдешь к очень клевому мужику, который выведет тебя на путь истинный.

— Я записалась к женщине вообще-то, — поправила Лина.

— Ну да, — легко бросила Аня в ответ и улыбнулась себе под нос.

В понедельник утром, не отпуская руки Лины, будто она могла сбежать, Глеб пару раз стукнул в дверь кабинета психотерапевта и открыл ее перед ней.

Ее будущего врача звали Виктор Алексеевич. Он извинился за ошибку на сайте, из-за которой там возникла путаница с врачами, и учтиво поинтересовался, не станет ли это проблемой.

Лина глубоко вздохнула, стискивая руку Глеба своей, выдавила из себя улыбку, и в ту же секунду вместо страха почему-то почувствовала странное радостное облегчение и необъяснимую уверенность, что это точно не станет проблемой.

Через несколько недель после ритуала и начала психотерапии Лина, вопреки всем заверениям Ани и больше из чувства противоречия и упрямства, как потом выяснилось, все-таки стащила кинжал с ее алтаря. Реакция Ани была бесценной.

Виктор Алексеевич, выслушав историю о печальном детстве, рассудил, что мама должна была отчитать Лину за то, что она украла деньги отца, даже несмотря на то что потом их вернула. Он объяснил, что, не сделав этого, мама ненароком дала добро на воровство и дальше. Лина почувствовала безнаказанность, научилась оправдывать школьное воровство тем, что всегда все возвращала так же незаметно, как и брала, и смирилась впоследствии с теми вещами, которые так и не вернулись к своим владельцам. Тем самым Лина еще больше углубляла в себе эту потребность красть снова и снова, подсознательно каждый раз ожидая наказания. Красть до тех пор, пока она его не получит. Пока кто-то не возьмет на себя роль матери и не доиграет ее до конца. Глеб, пошутив про два года тюрьмы и доведя этим Лину до истерики, слегка расшатал ее нервную систему, но пожалел ее и немного не додавил — и слава богу. Услышав об этом, он невинно хлопнул глазами и сказал, что вообще-то не шутил — ха-ха.

Играть роль до конца пришлось Ане. Обнаружив кинжал в сокровищнице с безделушками, среди прочего хлама, она взбесилась и разоралась так сильно, что Лина поначалу даже не совсем понимала, что ей делать. Должна ли она быть просто в шоке с того, что видит подобное впервые в жизни, или стоит съежиться от ужаса и раскаяния за преступление? А может, нужно разозлиться на обидные слова и накричать в ответ? Или вообще впасть в новую истерику? Аня вопила, что она пострадала от ее болезни больше всех, что она всегда закрывала глаза на ее выходки, но помнит каждую гребаную мелочь, которую Лина, не видя границ, бессовестно таскала у нее на регулярной основе и не всегда возвращала. Аня назвала ее безнадежной воровкой и зло бросила, что пара годков в тюрьме ей и правда бы не помешала, чтобы выбить всю дурь из башки. В конце концов, она заявила, что ее все это достало и кинжал стал финальной точкой. Она хлопнула дверью квартиры со всей дури и пропала на целую неделю, оставив Лину в абсолютнейшем раздрае.

Знакомая истерика пришла чуть позже, но была в разы сильнее. Лина пропустила поход к психотерапевту, даже не удосужившись его об этом предупредить, не отвечала на звонки Глеба и прогнала его, когда он пришел к ней сам. Через дверь он пытался убедить ее в том, что она не должна оставаться одна и что он хочет помочь. Он порывался забрать ее к себе, но она просила его уйти, не желая слушать его слова утешения. Он приходил каждый день, а на пятый не выдержал и признался в том, что Аня не имела в виду ничего из того, что сказала. Лина подумала, что он снова ее утешает. А потом до нее дошло. И она перестала отвечать Глебу через дверь. Предатель.

Когда Аня вернулась, Лина не смогла посмотреть ей в глаза, свернулась в углу своей спальни и не подняла головы даже тогда, когда та пришла и села рядом.

— Прости меня, пожалуйста, — жалобно произнесла она.

— Я вас обоих ненавижу, — сказала Лина.

— Я не хотела говорить все, что тогда сказала…

— Не беспокойся. Все было правдой.

— Но я никогда так не думала.

— Мне все равно.

Аня снова удивила ее, впервые в жизни показав еще одну свою эмоцию, прежде невиданную. Она заплакала, уткнувшись Лине в плечо, очень тихо, совсем не издавая звуков, но футболка становилась все более сырой от ее слез.

Лина злилась, но момент ее тронул.

Возможно, если Глеб тоже так же слезами будет умываться, ее сердце дрогнет в понимании.

Нет.

Она игнорировала обоих два дня, пока не дошла до психотерапевта.

После разговора с ним пришлось резко остыть и неохотно простить и Глеба, и Аню, которые сговорились, чтобы дать ей то наказание, которое она ждала почти всю свою жизнь. Сурово. Но действенно.