Королева в изгнании

И все сидящие за столом некоторое время шмыгали носами и утирали глаза. Но вскоре ситуация из мелодраматической превратилась в комическую. Когда, просморкавшись, Павел Иванович жалобно спросил:

— Дочка, а я тебя что же, теперь всегда только ТАК видеть буду?..

И тут только Маша вспомнила о своей выходке и дала ему посыл на видимость.

4

Добравшись от аэропорта на тачке до города и проезжая через него к дому, Маша поймала себя на мысли, что на этот раз она вернулась сюда НАСОВСЕМ.

Последнее «приключение» еще раз подтвердило ее нынешнее, нажитое методом проб и ошибок понимание ценностей в человеческой жизни. Ни ее сверхъестественный дар, ни деньги не отвели от нее беду, даже наоборот, именно они чуть не стали причиной ее гибели. А спасли ее — любовь отца и его друзья. Любовь и дружба.

И каким-то косвенным образом это сознание заставляло ее предпочесть Москве и Питеру маленький провинциальный РОДНОЙ городок.

Был вечер, около десяти. Дома она появилась внезапно, без звонков и телеграмм, и они с матерью чуть не задушили друг друга в объятиях.

Мама сильно постарела со дня их последней встречи в Ленинграде. Даже как-то «усохла». Степан Рудольфович же — наоборот — расплылся еще сильнее, стал еще крикливее и, как показалось Маше, еще глупее.

Все время, пока мама собирала на стол, он громогласно сообщал о своей радости по поводу встречи с любимой падчерицей и о своих сожалениях по поводу ее для него невидимости. (В этом случае Маша решила не открывать, что научилась снимать свои чары.)

— Ох, и красавица, наверное, стала! Ох и красавица! — кричал Степан Рудольфович, прихлопывая в ладоши. И, потирая их, подмигивал жене: — Ну, это повод, повод! Тут уж никто не скажет, что это не повод!

Как ни странно, сейчас он вызывал у Маши некоторую симпатию. Наверное потому, что не был для нее не опасным, не авторитетным. Он был жалок, а жалость вызывает сострадание.

А вот с мамой ее детский контакт потерялся начисто. Маша не могла понять, кто из них изменился так, что взаимопонимание стало невозможным. Или они изменились обе? Но разговаривая, рассказывая о себе, она несколько раз ловила себя на ощущении, что общается с абсолютно чужим человеком.

В течении ужина в гостиной (бывшей машиной комнате) отчим почти в одиночку высосал бутылку водки и стал подначивать остальных к исполнению хором песни "Миллион алых роз". Не встретив горячей поддержки ни со стороны видимых, ни со стороны невидимых членов семьи, он обиделся, удалился в спальню, стал петь там в одиночку, но вскоре голос его уступил место мощному храпу.

Маша с матерью еще немного поговорили, но беседа быстро иссякла, а возникшая тишина почему-то была неловкой.

— Мама, я пойду к Алке сбегаю, — поднялась Маша из-за стола.

— Вернешься?

— Нет, наверное, у нее переночую.

…Дверь отворила Алкина мама.

— Маша! Откуда ты взялась?! Боже мой, да ты становишься все красивее и красивее! Алла! — позвала она. — Ты только глянь, кто пришел!

Появившуюся в прихожей Алку Маша просто не узнала. То, что совсем еще недавно было лишь намеком на женственность, с удивительной силой сквозило теперь в каждом ее жесте, в каждом взгляде и мимолетной улыбке, усиливаясь еще и умелым макияжем. И это было особенно странно, если учесть, что одета она была по-домашнему — в симпатичный, но простенький красный халатик.

Невольно сравнивая ее с собой, Маша с удивлением призналась себе в том, что сейчас Алка, несмотря на неправильность черт лица, пожалуй, более привлекательна для мужчин, чем она.

— Машка! — как будто бы обрадовалась подруга. Но что-то в интонации его голоса было неестественно. — Ну, ты даешь! Я-то думала тебя там убивают, или что-то еще… Ждала твою Шахиню…

Да, вот в чем дело. Алка просто перетрусила, и это нормально.

— Все обошлось, — махнула Маша рукой, стянула с ног кроссовки и привычно, без приглашения, направилась к двери алкиной комнаты.

— Машка, подожди, — остановила ее Алка, и Маша увидела, что она нервничает. Сильно нервничает. Чуть ли не до крови кусает губы… — Хотя ладно. Заходи.

Из-за двери комнаты раздавалась тихая красивая музыка. Маша пожала плечами, толкнула дверь… и остолбенела.

На диване, сложив ноги по-турецки сидел одетый в махровый халат Атос.

На столике возле дивана стоял магнитофон, и Атос ковырялся в нем отверткой.

Услышав скрип двери, он поднял голову, сквозь Машу увидел Алку и соскочил с дивана:

— Вот теперь совсем другое дело! Есть высокие, все звучит, — он шагнул к Алке (Маша успела отодвинуться) и обнял ее за талию. — Мадам, позвольте пригласить вас. Крис де Бург исполняет песню "Леди ин ред" специально в вашу честь. — И он попытался коснуться губами ее губ.

Алка замотала головой и отстранилась.

— Леша, подожди. У нас гости.

— Гости? — дурашливо развел он руками, отпуская ее. — Не вижу…

— У нас Маша.

Выражение его лица моментально изменилось. Буквально — исказилось. Словно от боли.

— Маша? Где? — произнес он медленно и сделал шаг назад.

— Она тут. Стоит рядом с тобой, — ответила Алка.

— Маша, — позвал Атос.