Королева в раковине

Что с ней случилось? Головокружения, тошнота, рвоты. Маленькие груди увеличились. Она лежит на белой клеенке, сложив пальцы на животе. Равнодушная холодная рука в резиновой перчатка вторгается ей между ног.

— Ты беременна.

Кровь стучит в ее висках. Комната кружится вокруг нее. Не может быть. Кибуцник, учившийся медицине, известный всем, как специалист по вопросам беременности, явно ошибается.

— У тебя есть друг? — взгляд его упирается в ее гладкий живот.

— Нет.

Ладони ее касаются живота, взгляд опустошен, словно душа и тело отделяются друг от друга.

— Ты в начале четвертого месяца. Обратись к гинекологу в Афуле.

Не волк и не лиса или шакал. Также не пес и не кот не ранили ее в дикой стране Израиля. Почтенный член кибуца грубо попрал ее честь. Она виновата. Общество право. Она родилась не приспособленной к обществу. Судьба ее — быть беспутной из-за своей отчужденности.

— Наоми беременна, — как огонь в сухом хворосте, разнеслась весть из клиники.

Лаука, известная сплетница, носится между членами кибуца с этим потрясающим сообщением. Потрясение и скандал. В столовой, во дворе, в секретариате, по всем углам только охают и ахают о позоре. Медсестра Брурия в полной прострации. Это же надо, какой позор нанесла эта девица кибуцу Мишмар Аэмек. Брурия громогласно заявила, что эта девица — проститутка. Кибуц охвачен волнением. Все только и обсуждают оскорбление, которое она нанесла Шаику.

— Почему ты мне это сделал, — в отчаянии она пришла к нему комнату.

— Много времени у меня не было женщины. Я не мог себя сдержать.

— Ты разрушил мою жизнь.

— Я женюсь на тебе. Будет у тебя муж с положением.

— Я никогда не выйду за тебя замуж.

В кибуце кипят страсти. Мишмар Аэмек — жемчужина кибуцного движения, и вот, доброе имя его опозорено этой девицей восемнадцати лет с душой маленького ребенка. Адское дело! Аборт запрещен законом. К тому же, четвертый месяц беременности. Ни один гинеколог не рискнет.

У нее и тела нет. Она бьет себя кулаками по животу, хочет избавиться от чужеродного существа в ней. Но живот ее растет. Маленькие груди увеличиваются. Она чужда миру и мир чужд ей. Страна Израиля бросила ее на произвол судьбы.

Она с трудом передвигается. Сухие губы приоткрыты. Она — на обочине жизни, на обочине общества. Прячется по углам со своей бедой. Душевные пытки не дают ей ни минуты покоя. Одна у нее просьба, чтобы ангел смерти прибрал ее. Молчать, только молчать! Она брошена всеми. Нет у нее семьи, дом ее в Германии. Все дорогие ей духовные и душевные ценности рухнули. Судьба ее — бездомность. И нет никого, кто хотел бы ее выслушать, как все случилось на самом деле.

Одетые в ханжеские тоги идеологи, готовые лгать во имя коллектива, преследуют ее с утра до вечера. Жертва становится виновной, а преследователь — жертвой. На собственной шкуре она учится, что ей необходимо остерегаться коллектива. Аристократия ивритского ишува весьма претенциозна. Члены кибуца Мишмар Аэмек — жестокие и лицемерные фанатики. И такое общество претендует на исправление мира? Коллектив лжет вольно или невольно. Коллектив ополчился на нее. И эти люди присвоили себе право диктовать правила грядущему миру?

Новость мгновенно распространилась: руководитель бюро по репатриации молодежи, искушенный политик, Генриетта Сольд считает своим долгом спасти честь двух образцовых сионистских проектов — кибуца Мишмар Аэмек — жемчужины ивритского анклава, и отдела молодежной репатриации. В секретариате кибуца собираются важные лица кибуцного движения для разбора и окончательного разрешения возникшей проблемы. Секретарь кибуца, инструкторы из кожи вон лезут, свидетельствуя о пылающих глазах девушки. Она стоит посреди секретариата как жалкая использованная вещь. В глазах у всех одно выражение: она согрешила. Генриетта Сольд сидит со своей секретаршей. Тут же — представители кибуца — руководитель отдела образования и воспитания Милек, Шаик.

— Как это может быть, что ты не чувствовала его приближения, а затем, того, что он к тебе прикоснулся?! — уважаемая госпожа сомневается в свидетельстве девушки.

Шаик разражается неожиданно длинной речью. Он был соблазнен этой развращенной девицей. На сеновале она разорвала свои штаны, охваченная страстью к нему. Он проснулся, не понимая, что происходит.

— Она прикоснулась к моему члену. Не хотелось мне ее устыдить. Тем более что меня тянуло к этой девушке.

— Как человеку намного старше ее, ответственнее ее, тебе следовало проявить сдержанность, — столь же сдержанным негромким голосом сказала уважаемая госпожа.

— Он меня изнасиловал! — беззвучно кричала девушка, опустив голову.

— Это вовсе не было так, — разлепила она ссохшиеся губы. Но из страха и уважения к госпоже Сольд, обступила ее стена молчания.

Генриетта Сольд выпрямилась во весь свой невысокий рост, и произнесла строгим голосом:

— Как ты смеешь обвинять такого уважаемого человека, как Шаик. Такой уважаемый человек не будет насиловать женщину.

Вывод напрашивается сам собой: девушка привела к этому печальному результату. Уважаемая госпожа сказала еще более строго и непререкаемо: