Королева в раковине

Чтение литературных журналов, книг по философии, классических романов, лирической поэзии отгоняет на время кошмары, страхи, чувство неполноценности. Каждый вечер, перед уходом на ночную дойку в коровнике, она сидит в читальном зале. Она приобщается к высотам мирового духа.

Уже пять лет она живет в кибуце, и ничего не изменилось в ее поведении. Она по-прежнему замкнута. Прячется за кустами и деревьями. Воображение уносит ее на круглую площадь, к озеру, аллее каштанов. Стена зарослей окружает ее — кусты сирени, кактусы, высокие старые деревья. Воспоминания об отчем доме успокаивают ее. По ночам, во время дойки, она приникает к вымени коровы, и струйки молока, звонко ударяющие в цинковые стенки ведра, звучат в ее душе, мелодией, которая заставляет забыть свою попранную честь, каждый раз, когда Шаик требует от нее исполнить супружеские обязанности. В кибуце свои правила: мужчина и женщина, живущие в одной комнате, супружество, которых заверено печатью бюро на удостоверении о гражданском браке, считаются в глазах у всех мужем и женой. В этом причина того, что Шаик позволяет себе осуществлять свое супружеское право.

— Ты моя жена, — говорит он, обнажая свое мужское достоинство, — как ты отказываешься от такого, какого ни у кого другого нет.

Все это вызывает в ней отвращение. Ночами она сворачивается ничком на скамье во дворе или на стуле в читальном зале. Иногда засыпает на складе костюмерной Миты Бат-Дори, рядом с большим хозяйским двором, или в пристройке к коровнику, с тех пор, как ее борьба за место работы в коровнике увенчалась успехом. Тут она читает книги, готовит себе горячее питье и бутерброды со сливочным маслом до начала дойки с трех утра до рассвета.

Ей очень нравится дойка. Она прижимает голову к горячему телу коровы, погружается в мечты, а руки проворно, быстро, ловко тянут за сосцы вымени. Вначале ее подозревали, что она не выдаивает до конца. Когда выяснилось, что это не так, пришло к ней признание отличной доярки. Шаик насмехался: «Только доить она и умеет!»

— Наоми, что ты все время улыбаешься сама себе? — работник в коровнике бросает на нее удивленный взгляд.

Она молчит. Как она расскажет дояркам, что красные косынки на их головах, черные одежды и зеленые, резиновые, блестящие фартуки, приталенные к их бокам, ассоциируются в ее воображении с цирковыми клоунами. Она вспоминает легкие, шутливые мелодии. Особенно добрую усмешку вызывают у нее красные косынки. Она повязала косынку вокруг шеи, чтобы оживить кремовую кофту из грубой арабской ткани. Это разозлило окружающих. Как стадо быков, рвущихся на красную тряпку, члены кибуца разъярились и объявили беспощадную войну ее эстетическому вкусу.

— Наоми, — мягко обратилась к ней Эмма Левин-Талми, — не стоит сердить целый кибуц красной косынкой.

Она сняла с шеи красный платок, вызвавший истерию в среде членов кибуца. Что-то явно ущербно в кибуце. Почему целое общество, совершающее великие дела во имя будущего государства, впадает в истерику из-за какой-то мелочи. Что является источником страха в обществе, воплощающем в жизнь идеи сионизма.

Эмма Левин-Талми — женщина необыкновенная. Она крепка духом, прямодушна. Она работает рядом с Наоми в коровнике.

— Не обращай внимания. Ты — умница.

Она берет Наоми под свое покровительство и своей умеренностью помогает ей обрести уверенность в себе.

— Кто пережил падение и развал отчего дома, — развивается ненормально. Тебе надо преодолеть то, что ожесточило твою душу, поверь, все исправится.

Потому сердце Наоми дрогнуло, как от холодного душа, от слов такой чуткой женщины, как Эмма.

Наоми вернулась из больницы после операции. Эмма набросилась на нее со словами:

— Ты опозорила кибуц! Ведешь себя как городская фифа!

Эмма имела в виду ее одежду и манеру говорить. Наоми с симпатией относилась к горожанам, которых члены кибуца считали «неполноценными», и ото отличало ее от остальных кибуцников. Это разочаровало Эмму.

«В чем мое преступление?» — удивление не оставлял Наоми в покое. Она отличная доярка, отлично готовит масло. Но все лучшие показатели ее труда злят окружающих. Эмма говорит, что в кибуце никогда не забудут ее оговорку в первый день: «Мишмар Аэмек — такое уродливое место».

Эмма — член рабочего совета Общеизраильского кибуцного движения, обладает авторитетом в самом кибуце. Она занимается теми, кто вольно или невольно нарушает принятые нормы поведения.

— Ты очень талантлива, тебя еще узнают, — говорит она Наоми и хлопочет, что бы ее послали на семинар по подготовке инструкторов молодежи, руководимый доктором Натаном Ротенштрайхом.