Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть первая

Не найдется сегодня поэт или прозаик, который воспоет или расскажет о деяниях личности, хороших или плохих. Вот, к примеру, Гёте, который был великим поэтом, посвятил стихи девушке Иоанне, спасавшей утопающих в реке. Сегодня же действия простого человека не могут служить источником вдохновения для поэта. Я чувствую ценность литературной работы, если я, с полным сознанием исполненного долга, поставлю во главу своего творчества жизнь и судьбу истинной личности, самой по себе. Как уроженке двадцатого века, мне нелегко привыкнуть к этой мысли. Вся моя надежда в том, что процесс над Эйхманом приведет к осуждению понятия: сделай! И суд этот будет не просто историческим, государственным, сведением окончательного счета, а глубоко человечным судом, усилит в нас самосознание, ибо и мы росли, как поколение людей действия, и вправду свершили все, что требовали от нас. Но мечты наши были разрушены и нанесен непоправимый ущерб нашему духу и душе.

Я убеждена, что только государству Израиль под силу придать этому суду полное значение во всех смыслах этого слова. В течение тысячелетий наш народ был всегда под судом, и Высший Судья осудил его на жизнь. И решение это – велико и неколебимо. Оно – единственное в своем роде в истории человечества. И каждый гражданин счет своих страданий привнесет в общий счет страданий человечества. Счет живых и мертвых. На фоне этого процесса вырастают, по-новому воспринимаясь, герои моей книги. У них свой счет с Эйхманом. Вот, к примеру, директор школы, в которой я училась, доктор Гейзе, немец, либерал и гуманист. Я была свидетельницей того, как его арестовали гестаповцы и вели через школьный двор во время перемены, на виду всех учеников. Я вижу его между этими охранниками, маленького, с большим животом, но гордо и высоко несущего голову. Никто его больше не видел и ничего о нем не слышал. Не знала я тогда, что ворота, закрывшиеся за ним, по сути, закрыли собой целый мир.

С момента поимки Эйхмана я слышу голос моего отца, умершего за год до прихода Гитлера к власти. Отец умер от болезни легких, которые были отравлены газом в окопах Первой мировой войны. Когда он шел по аллее к нашему дому, трудно было решить, у кого более прямая стать, у деревьев или у него. В нем сохранились все лучшие традиции девятнадцатого века, все его великие мечты и надежды, вся честь и духовность его поколения.