Королева в услужении

Девушка вновь улыбнулась, и ее улыбка была полна такой неземной прелести, что Альенора подумала: «Да, здоровой и веселой она была, безусловно, очень привлекательной».

— Я отправлюсь не мешкая, — проговорила Розамунда бодро, но ее глаза смотрели на шкатулку. Поспешно захлопнутая крышка вновь наполовину приподнялась, открывая взорам перчатку с вышивкой.

«Мне никогда не удастся ее закончить», — размышляла она с грустью.

— Я отправлюсь уже завтра, если погода улучшится. Как будто… — Розамунда оборвала свою речь и затряслась в мучительном кашле, затем отхлебнула немного вина, подождала немного и снова заговорила:

— Долгое время, ваше величество…

— Помолчи, — сказала Альенора, — это только вызывает раздражение в горле.

Однако девушка упрямо продолжала:

— Я никогда не пыталась занять… Моя совесть всегда… Но, по-своему, он сохранял верность вам… Такая добрая и понимающая…

Она зарыдала. Всхлипывания перемежались с кашлем, и было трудно разобрать ее слова.

— Ты должна перестать разговаривать, — заявила Альенора, очень расстроенная. — Мне теперь нужно уйти, но тебе нельзя оставаться одной. Хочешь, чтобы я позвала твою служанку?

— Ее у меня нет… лучше так… одной, для сохранения тайны…

— К счастью, я тоже без своих придворных дам, — сказала Альенора и подумала, что ей повезло. Амария слегла с сильной простудой, которая в Англии регулярно возвращалась к ней каждую весну, и не смогла поехать с королевой в Вудсток, а потому Альенору сопровождали лишь телохранители и пажи.

— Никаких сплетен и болтовни о нашей встрече не будет, — заверила Альенора. — Сядь поближе к огню и постарайся как можно скорее добраться до Годстоу. Если тебя это успокоит, так знай: зла на тебя я не держу.

Глава 13

— Ты убила ее! — крикнул Генрих. — Никогда не прощу тебе! Никогда в жизни!

То были его первые слова, когда он месяц спустя ворвался в комнату Альеноры, Весь в поту и пыли после долгой дороги. Затем, пока она в изумлении смотрела на него, не в состоянии что-либо сказать и опасаясь, что он сошел с ума, Генрих упал на скамейку, закрыл лицо руками и заплакал страшными, трудными слезами сильного мужчины.

— Она не сделала тебе ничего плохого. Всегда старалась, чтобы никто не знал, чтобы тебя не обидеть. А ты… убила ее!

Все еще не понимая, Альенора подошла и, положив ему руку на плечо, мягко проговорила:

— Ты приехал из Вудстока? Она умерла? Я этого боялась. Смерть наложила свой отпечаток на нее еще месяц назад.

Стряхнув одним движением с плеча ее руку, он вскочил на ноги; слезы еще висели у него на жестких ресницах, но приступ ярости мгновенно высушил их.

— Не касайся меня! — крикнул он. — Убийца!

— Ты полагаешь, я ее бранила, расстроила и усугубила ее болезнь? Генрих, ты ошибаешься, очень ошибаешься. Тебе это может показаться странным, но мы не сказали друг другу ни одного сердитого слова. Я видела, что она очень больна… По-доброму поговорила с ней, дала ей вина.

— Мне все известно относительно вина, — заявил Генрих изменившимся холодным обвиняющим тоном. — В тот же день она отправилась к монахиням в Годстоу. Там она рассказала, что помирилась с тобой, что ты была к ней доброжелательна и дала ей вина. Что было в нем? Что? Какой смертельный яд ты использовала, что она умерла уже на следующий день?

— Генрих, опомнись. Что тебе рассказали? Ты сознаешь всю низость своего обвинения?..

— Знаю, о чем говорю, и позволь сказать тебе следующее: если бы у меня было достаточно доказательств, я бы обвинил тебя в открытом суде.

— Ты, должно быть, совсем рехнулся, — сказала Альенора, пятясь от него.

Удивление и недоумение начали уступать место гневу.

— Давай попробуй, — заявила она. — Предъяви обвинение в открытом суде и предоставь мне возможность защищаться. Вино, которое я ей налила, к моему приезду уже находилось в комнате. Ты считаешь, что я всегда ношу с собой яд? Когда я поехала в Вудсток, то не имела ни малейшего представления о существовании девушки. Кроме того, монахини в Годстоу в состоянии различить смерть от загнивших легких и от отравления, а также и присяжные заседатели. Генрих, передай дело в суд.

— И что это даст? Ты уже подготовила собственную защиту. Если нужно, ты способна перехитрить самого Иуду Искариота. Я знаю тебя, твою изворотливость и твой скользкий язык. Суд непременно оправдает тебя, но я никогда не оправдаю и не прощу.

— Ты действительно веришь, что я отравила девушку из ревности?

— Я не сомневаюсь, — ответил он просто. — А она была совершенно безобидной. Мой кроткий, бескорыстный друг, единственный друг с тех пор, как я сделал Тома Бекета своим врагом.

— Я все время старалась быть полезной, — проговорила Альенора также просто. — И меня удивляет лишь одно: если она могла лучше меня ободрять и утешать тебя, если ты ее так высоко ценил, а меня так низко, что, не моргнув глазом, обвинил в убийстве, — то почему ты не развелся со мной и не женился на ней?