Королева викингов

— Вот, г-тово, — сказал Берси, протягивая. — Это то, что х-тела госпожа? — Он, похоже, готов был валяться у нее в ногах, этот нелюдимый мужчина, ходивший в одиночку в самые дикие места, чтобы поклоняться там духам земли или неведомо кому еще.

Она взяла стрелу и пристально ее рассмотрела. В руках у нее оказался стройный и гладкий, как змея, стержень. Она снова и снова поворачивала его, поглаживая пальцами от серых гусиных перьев до заостренной голубовато-коричневой головки. Ощупав острие и зазубрины, она обнаружила, что они очень остры.

— Ты справился с работой, Берси. — Она улыбнулась, и ее улыбка озарила темную кузницу, словно солнце, блеснувшее сквозь облака. Берси опустил глаза, но расправил плечи, насколько позволяла его сгорбленная спина.

— В награду, — негромко сказала Гуннхильд, — я могла бы дать тебе золота, но мне трудно представить, зачем оно может тебе понадобиться. Может быть, ты согласился бы принять раба? Не мальчишку, приставленного тебе в помощь, а женщину, которая была бы твоей собственной? — Тот что-то невнятно пробормотал. — О, Друмба не очень-то красива. — По правде говоря, она была такой же приземистой, косолапой и невзрачной, как и сам кузнец. — Но это, впрочем, само по себе неплохо — у тебя будет меньше хлопот с другими мужчинами. Она сильна, не больше любой другой склонна отлынивать от работы, достаточно кротка, чтобы ее можно было иногда поколотить… и знает немало того, что нужно женщине, чтобы угодить мужчине. — Гуннхильд позаботилась о том, чтобы подсмотреть за умением рабыни отдаваться мужчине, причем сделала это так, что никто даже не догадался о ее необычном любопытстве. Для достижения своих целей требуется всего лишь знать, что являет собой каждый из ее подданных, а потом время от времени сводить друг с другом кого следует. — Никто не станет удивляться. Я уже несколько раз говорила: нехорошо, что такой полезный человек, как ты, живет слишком уж скромно.

Берси был в состоянии только хватать ртом воздух да издавать икающие звуки.

— Подумай и сообщи мне, — сказала Гуннхильд и удалилась, держа стрелу под плащом.

В тот год стояло более теплое лето, чем обычно. Следующий день был таким же жарким, как и вчерашний, и, как всегда, люди говорили, что не припомнят такой жары. Гуннхильд отправилась гулять, приказав своим женщинам и стражникам не ходить за нею. Она резким тоном сказала, что хочет подумать и будет очень недовольна, если какой-нибудь дурак внезапно перебьет ее размышления. Те повиновались столь же почтительно, сколь и вяло. Конечно, мужчины будут оставаться настороже, но, если королева будет отсутствовать не слишком долго, никто не станет волноваться: никаких преступников, объявленных вне закона, в этих местах не было.

Хотя Гуннхильд ощущала в себе непреклонную волю, она шла не торопясь и слышала, как внутри ее звучит песня свободы. В выцветшем небе не было ни облачка; солнце пылало жаром, как кузнечный горн. Птицы с неохотой поднимались в воздух; в сохнувшей траве скрипели немногочисленные насекомые. В воздухе пахло гарью. Справа, на краю окоема, стальным мерцающим блеском отсвечивал фьорд. Королева миновала одинокий дуб, возле которого некогда встретилась с Брайтнотом. Неподалеку возвышался ближайший дольмен. Она миновала насыпь и зашла за огромные камни. Оттуда она видела — не то видела, не то угадывала — сияющие, чуть заметно дрожащие образы над населенным призраками болотом, изображения деревьев, вод и холмов, не существовавших в окрестных местах; перед нею в этот жаркий полдень приоткрылась граница Иного мира.

Она вынула стрелу и нож из-под полы, положила наземь, а затем сняла платок и распустила волосы. Среди блестящих черных прядей мелькало немало серебряных нитей. Раздеваться догола здесь, на открытом в общем-то месте, было слишком опасно. К тому же она не хотела показывать свою наготу солнцу. Больше не хотела. Зеркала отражали морщинки, сбегавшиеся к глазам. Груди потеряли упругость, живот начал отвисать. Хотя еще не слишком заметно, нет, не слишком. Гуннхильд не была готова признать приближение старости.

Она танцевала и пела под блекло-голубым безоблачным небом, на сухой земле. Она вырезала свои метки на стержне стрелы, говоря каждой из них, что она должна делать, как и когда. В конце концов она со всем тщанием собрала волосы, повязала платок и, прежде чем уйти, наскоро помолилась Христу. Разве он не хотел, чтобы его вера пришла в Норвегию?

Киспинг поплывет вместе с ее сыном Харальдом. Она знала, что ни тот, ни другой не хотел бы этого, но все равно так будет. Однако сначала она должна будет поговорить с Киспингом наедине и, возможно, не один раз.

Он может и не пригодиться. Если же пригодится, то, не исключено, у него ничего не получится. Но, по крайней мере, для своих и Эйрика сыновей она делает все, что в ее силах.

XXX