Королева викингов

Первое лето и зиму по возвращении в Англию Эйрик гораздо больше ездил верхом, чем плавал на кораблях. Рыская по всей Йоркской Нортумбрии, он выслеживал преступников, объявленных вне закона, и часто травил их собаками. Он разбирал судебные тяжбы и оделял богатыми дарами нужных ему людей. Он готовил их к тому, чтобы, если потребуется, бороться за свои земли, которые уже начали возрождаться. Строгость и холодность поведения не вызывали в народе особой любви к королю, и тем не менее люди питали к нему искреннее уважение, подкреплявшееся пробудившейся надеждой на лучшие дни. Это было все, чего он хотел.

Вполне успешно шли дела и в самом городе Йорке. Проявляя открытую неприязнь к тем людям, которые недавно выслали его из страны, Эйрик тем не менее не прибегал ни к каким карам или открытому глумлению над ними. А они же, со своей стороны, торопились выполнить все, к чему бы король их ни призывал. Даже священники и епископы ничего не сказали ему по поводу языческих обрядов, в которых он участвовал вместе со многими из своих спутников. Жертвоприношения совершались не чаще двух-трех раз в год где-то в уединении в отдаленных частях страны. Мессу Эйрик посещал несколько чаще, хотя ни разу не снизошел до того, чтобы исповедаться и принять причастие. В конце концов, говорили друг другу церковники, обсуждая поведение своего правителя, ведь заточил в темницу их архиепископа не король Эйрик, а король Эдред.

Дома Эйрик встречался главным образом с посторонними: купцами из-за границы, хёвдингами и воинами с Оркнейских островов, викингами, являвшимися с дружественными визитами. Некоторые из них были «морскими королями»; у этих людей кто-нибудь из предков некогда принадлежал к тому или иному королевскому роду, хотя сами они владели жалкими деревнями, ничтожными имениями — такие во множестве были разбросаны по всем западным землям — да еще своими кораблями и их буйными командами. Эйрик хорошо принимал всех подобных гостей. Своим появлением они нарушали однообразное течение дней, позволяли его беспокойной душе выглядывать за окружавшие город стены, сообщали новости, привозили и увозили королевских послов и шпионов. Гуннхильд приветствовала их с той же готовностью.

Она была одинока, кроме того времени, когда находилась рядом с Эйриком и детьми. Но ведь, думала она, пожимая плечами, так было всегда.

От этих людей она узнавала, хотя и не в целостной картине, о том, что происходило в мире. Король Эдред, как стало ей ведомо, не был готов к тому, чтобы немедленно начать новую войну на севере. Однако не прошло и года, как он призвал обратно из Ирландии Олава Сандалию и дал ему во владение Камбрию, графство, лежавшее на западе и северо-западе от Йоркской Нортумбрии. Услышав об этом, Эйрик рассмеялся своим отрывистым, похожим на лай хохотом.

— Теперь у нас стало гораздо меньше причин для тревог по поводу того, что происходит в тех краях, — сказал он.

— Однако, — предупредила его Гуннхильд, когда они остались одни, — лучше всего будет постоянно не сводить с него глаз. Олав отнюдь не слаб. — Некоторое время она неподвижно стояла в мерцающем свете коптящих ламп. — И все же, — пробормотала она затем, — это могло бы явиться для нас даже благоприятным обстоятельством.

Эйрик весь напрягся, как волк, уловивший незнакомый запах. Он хорошо знал, что подобное настроение у жены бывает неспроста.

— Что ты имеешь в виду?

— У дублинских королей есть другие сыновья. Устранив Олава со своего пути, они смогут достичь большего, чем имеют сейчас. Не удастся ли нам убедить их, что для них будет достойнее захватить не Йорк, как они пытались не раз сделать прежде, а всю Англию?

— Разрази меня молот Тора, какая мысль! — шепотом воскликнул Эйрик. Его глаза загорелись. — О, я имею несравненную королеву! — Он резко схватил жену, как будто добычу, и легко перенес на кровать. Его руки принялись срывать с нее юбки и шоссы.

Он часто бывал слишком тороплив и груб, как сейчас. Гуннхильд же ничуть не походила на корову в течке, ей нравилось входить в охоту постепенно. Тем не менее она, как всегда, растянула губы в почти натуральной улыбке и приподняла бедра ему навстречу. Это была одна из тех уловок, которые помогали ей удерживать мужа подле себя.

Она нисколько не тревожилась из-за того, что он забавлялся со всяким бабьем, будучи далеко от дома, но ни за что не допустила бы, чтобы он слишком уж увлекся какой-нибудь распутной девкой, а уж тем более взял ее щенка к себе на колени. Она никогда не позволила бы ему привести в дом наложницу, которой он давал бы ее, Гуннхильд, собственное золото и власть над ее собственным хозяйством. Гуннхильд понимала, что значительная часть того почтения и власти, которыми она пользовалась, происходила от того, что она была единственной женой, равной Эйрику Кровавой Секире во всем, кроме имени.

Кроме того, она всегда страстно желала его.