Королева Виктория

15 марта состояние больной резко ухудшилось, Кларк послал известие об этом в королевский дворец. Когда Виктория и Альберт прибыли во Фрогмор, герцогиня их не узнала. Королева всю ночь просидела возле матери. Держа ее руку в своей, она слышала, как пропел петух, потом залаяли собаки, слышала, как отбивают время старинные часы ее отца в черепаховой оправе. Когда они пробили половину девятого утра, слабое дыхание герцогини прервалось навсегда: «Я разрыдалась и покрыла ее руку поцелуями. Альберт поднял меня и увел в соседнюю комнату. Он тоже заплакал, что случалось с ним крайне редко».

Принц поручил жену заботам Алисы. «Поддержи маму», — сказал он ей. В свои семнадцать лет умница Алиса стала надежной опорой для родителей. В сердце Альберта она не могла заменить Вики, но была услужливой, энергичной, умеющей успокоить. Лучше других она понимала, какую горечь испытывает ее отец, когда его излишне благочестивые речи воспринимались с едким сарказмом. Она выслушивала его и разделяла его возмущение по поводу карикатур в газетах и человеческой глупости. Она умела отвлечь его от мучительных болей в желудке. Принц, как мог, оттягивал дату свадьбы своей любимой сиделки к огромному разочарованию ее жениха.

При дворе был объявлен траур. Виктория погрузилась в жесточайшую депрессию. Потеря ее была тем более велика, что последние два года она очень сблизилась с матерью, с которой проводила много времени. С кем теперь она сможет поговорить о тревожившем ее сходстве Берти с его дя-дюшками-королями или о гемофилии бедного Лео? Ее сводная сестра Феодора давно не приезжала к ней. И никто больше — ни принц, ни дети — не могли разделить с ней ее воспоминания. Она осталась несчастной сиротой и прятала свое горе под черной траурной вуалью.

Супруги уехали в Осборн. В течение трех недель Виктория не показывалась за общим столом, предпочитая есть в одиночестве в своей комнате. Альберт делился своим беспокойством со Штокмаром, которого тоже волновало душевное состояние королевы: «Вы поймете, как мне было непросто утешить и поддержать ее, не подпуская к ней близко всех остальных, но стараясь при этом не упустить возможности, которую даруют нам подобные моменты, для сплочения семьи».

В XIX, таком морализированном, веке каждый траур свято чтился, для этого существовал длинный и строгий ритуал, каждая кончина воспринималась как проявление божественной воли, грозной и неотвратимой. В 1851 году художник Миллее взбудоражил общественное мнение, представив на его суд своего излишне реалистичного «Христа в родительском доме». Как и он, его ученики противопоставляли себя Рафаэлю и не желали приукрашивать грустную реальность смерти. Представители этой новой художественной школы «прерафаэлитов» изображали полупрозрачных, агонизирующих юных дев и оплакивающих их родственников. Теннисон потратил пятнадцать лет на то, чтобы завершить свою поэму «In Memoriam», которой наравне со всеми своими подданными зачитывались и королева с принцем. Крайне озабоченный соблюдением этикета Альберт никогда не пропускал траурных мероприятий, в которых было много показного. Еще при жизни герцогиня высказывала пожелание быть похороненной рядом с герцогом Кобургским в ее родной Тюрингии. Но принц объяснил ей, что это совершенно невозможно, и она дала согласие на возведение мавзолея во Фрогморе. Поскольку его строительство еще не было завершено, катафалк с ее телом был установлен в Виндзорской церкви, украшенной траурными полотнищами с серебряными кистями.

Виктория каждый день ходила туда и возвращалась обратно в крайне подавленном состоянии. «Ты права, я не хочу чувствовать себя лучше. Я страшно устала и совершенно измучилась, у меня постоянно болит голова, я не выношу ни малейшего шума. Слезы приносят мне большое облегчение, и хотя я больше не рыдала так, как рыдала в ночь на среду, плачу я каждый день, и эти слезы излечивают мои сердечные и душевные раны», — писала она Вики 10 апреля. Она плакала, разбирая вместе с Альбертом шкафы своей матери, плакала, найдя ее локон и рисунок склепа, где был захоронен ее отец, плакала, читая нежные строки, написанные герцогиней после смерти ее мужа. Она вспоминала свое детство в Кенсингтонском дворце и винила Конроя и Лецен в том, что из-за них она отдалилась от своей дорогой мамочки. Это Альберт помирил их! С той поры герцогиня превратилась в самую лучшую бабушку на свете, что постоянно подчеркивал принц, заботившийся о поддержании культа семьи, свято чтимого в Кобурге. Виктория оставалась безутешной. «Ее Величество настолько погрузилась в свою печаль, что отказывается выходить из нее», — сокрушался лорд Кларендон, любивший изысканные выражения.