Королева Виктория

В первый день Бисмарк появился в зале заседаний в белой военной форме и в каске, увенчанной имперскими орлами. Этот колосс, заплывший жиром, нагонял страх на других участников конгресса одним своим видом, выделяясь среди них внушительным ростом. Канцлер много раз приглашал Дизраэли поужинать с ним тет-а-тет, и ироническое описание этих застолий оживляло письма английского премьер-министра к королеве, в которых он докладывал о том, как непросто шел раздел Балкан. Бисмарк вливал в себя литры шампанского и пива, попыхивал сигарой и рассказывал Дизраэли непристойные анекдоты. Он жаловался на прусского короля, который, по его словам, загубил его здоровье. На что Дизраэли заявил, что его королева — «сама справедливость и прямодушие» и что «все ее министры обожают ее». Во всяком случае, именно так описал он эту сцену Виктории. Он виртуозно владел пером, но и переговоры умел вести не хуже, чем писать. Англию не устраивала ни объединенная Болгария, ни отошедшая русским Армения. Дипломатическим языком был французский, но Дизраэли, плохо владевший им, изъяснялся по-английски. Если царь не откажется от спорных территорий, вновь разразится война. Он даже пригрозил, что покинет конгресс, и приказал готовить свой поезд к отъезду. Бисмарк сдался. Престарелый Горчаков воскликнул: «Выходит, мы напрасно принесли в жертву сто тысяч наших солдат!» Между делом Дизраэли выманил у Турции Кипр в обмен на обещание защищать ее интересы. Взяв Кипр под свой протекторат, Англия обеспечила себе безраздельное господство на Средиземном море и свободный морской путь в Индию. Франция в благодарность за оказанную Англии поддержку получила Тунис.

Лондон как героя встречал человека, привезшего ему «мир, не ущемляющий его чести». Вокзал Черинг-кросс был украшен флагами, набережные — геранями, пальмами и шпалерами, увитыми гирляндами из роз. На Трафальгарской площади море людей встретило его восторженными криками. Мужчины махали шляпами, женщины бросали цветы в его карету с откинутым верхом. В его рабочем кабинете на Даунинг-стрит его ждал еще один огромный букет цветов. «Это от королевы», — с улыбкой произнес Понсонби.

Она была в Осборне и с нетерпением ждала его рассказов. Дизраэли поспешил к ней: «Бисмарк, мадам, с восторгом воспринял сообщение о том, что Ваше Величество отдали приказ об оккупации Кипра. Он сказал, что это прогресс... А для него прогресс — это захват новых территорий». Королева фей и ее великий визирь дружно рассмеялись. В награду Виктория взволнованно повязала над коленом своего дорогого Диззи голубую ленту ордена Подвязки.

После того как мир в Европе был восстановлен, она вернулась к управлению своей семьей. 21 мая 1878 года, накануне своего пятьдесят девятого дня рождения, она писала: «Чем старше становишься сама и чем старше становятся твои дети, тем гармоничнее развиваются отношения с ними». Вот уже два года, как ее «бедный Лео», своим умом и чувством юмора так напоминавший ей их дорогого папочку, исполнял обязанности ее личного секретаря. Но в свои двадцать пять лет Лео с трудом переносил те ограничения, что диктовались ему его болезнью. Он обожал оперу и театр, водил дружбу с актрисой Сарой Бернар, художником Гюставом Дорэ и певцом Паоло Тости, а Лондон предпочитал Виндзору. У него теперь были личные апартаменты в Букингемском дворце, и он пошел на преступление, которому не было прощения, — отказался сопровождать мать в Бальморал, где «никогда ничего не происходит». Находясь под постоянной угрозой смерти, он хотел наслаждаться жизнью и решил посетить Париж. Королева, все время опасавшаяся какой-нибудь роковой случайности, позволила ему провести в этом «городе всех грехов» восемь дней, но он продлил свое пребывание там до двух недель. «Леопольд стал для меня постоянным источником огорчений и страхов», — жаловалась она Августе Прусской. Она призвала на помощь всех своих остальных детей, чтобы убедить Лео вернуться «к исполнению своего долга».