Королева Виктория

Она писала Понсонби: «В жизни королевы произошло столь же ужасное несчастье, что и в 1861 году». Своему внуку Джорджи, будущему королю Георгу V, которому было в ту пору семнадцать лет, она жаловалась: «Я потеряла самого своего дорогого, самого лучшего друга, которого никто и никогда не сможет заменить мне на этом свете. Никогда не забывай о лучшем и самом верном друге твоей бедной бабушки, которая очень огорчена». Одному из братьев Брауна, Хью: «Я часто ему говорила, что никто не любил его так, как я, и что у меня никогда не было лучшего друга, чем он». Жене Хью: «Плачьте вместе со мной, потому что все мы потеряли самое доброе и самое преданное сердце, какое когда-либо билось… Что до меня, то горе мое не знает границ, оно так жестоко, что я не знаю, ни как переживу его, ни даже как осознаю его. Наш дорогой, любимый Джон, мой лучший, мой самый дорогой друг, которому я все могла сказать, который всегда защищал меня и обо всем заботился, еще три или четыре дня назад был вполне здоровым человеком… У вас, у вас есть ваш муж, который поддерживает вас, а у меня отныне нет больше плеча, на которое я могла бы опереться».

Она никому не могла доверить составление некролога для «Таймс» и лично написала двадцать пять строк, которые появились в «Court Circulai» и которые ее подданные комментировали с неподражаемой смесью юмора и грусти: «Мы должны проинформировать вас о смерти мистера Джона Брауна, личного мажордома Ее Величества… Это печальное событие стало причиной глубочайшего горя королевы, королевской семьи и всего королевского двора. Для Ее Величества это невосполнимая утрата, смерть ее верного и усердного слуги стала для нее сильнейшим ударом. Мистер Браун поступил на службу к Ее Величеству в 1849 году в Бальморале в качестве гилли и благодаря своему усердию, энергии и уму в 1858 году был назначен личным слугой королевы. С 1864 года он стал ее бессменным слугой. Восемнадцать с половиной лет он был рядом с Ее Величеством, не оставляя ее ни на один день. Он сопровождал королеву во время ее ежедневных прогулок, ее поездок и экскурсий, а также стоял за ее спиной на банкетах и т. д. Он был честным, верным и самоотверженным „телохранителем“ и скромным, прямодушным и преданным человеком. Щедро наделенный здравым смыслом, он выполнял свои непростые и деликатные обязанности с такой предупредительностью и стойкостью, что заслужил вечную дружбу королевы».

Некролог на смерть Дизраэли насчитывал всего пять строк.

Как и в 1861 году, Виктория не могла передвигаться самостоятельно. Ее усадили на стул и на нем подняли по лестнице в башню Кларенс. Тяжело опираясь одной рукой на Беатрису, другой на палку, она вошла в спальню Брауна, чтобы присутствовать при выносе его тела. Похороны ему устроили с отменной роскошью, но все члены королевской семьи нашли благовидные предлоги, чтобы не присутствовать на них. По дороге на вокзал гроб провезли по улицам Виндзора, все лавки которого были закрыты в знак траура. Спустя два дня любимый шотландец королевы был похоронен на кладбище в Крейти. «Венки, присланные принцами, императрицами и придворными дамами, скрыли под собой могилу Брауна», — писал Понсонби. Чтобы полюбоваться на них, на кладбище останавливались все проезжавшие через Крейти кареты и повозки. В течение всего лета на его могиле ежедневно бывало до сотни посетителей.

Даже Гладстон побывал там. После смерти Брауна он послал королеве лаконичную записку: «Ваше Величество может, конечно, назначить на его место достойного преемника, но было бы напрасным надеяться, что кто-нибудь сможет восполнить такую потерю». Какое отсутствие такта, какой контраст с Дизраэли, который в своих письмах всегда находил несколько слов для Брауна! Секретарь Дизраэли, лорд Раутон, между тем прибыл в Осборн, чтобы выразить свои соболезнования королеве, которая долго рассказывала ему, какие статуи Брауна она заказала и как собирается увековечить его память. Раутон уехал от нее в полном смятении: «Если королева претворит в жизнь все свои проекты, в стране разразится жуткий скандал!»

Как и в 1861 году, она удалилась на остров Уайт. Ее донесли на стуле до вагона поезда, а затем так же подняли на борт яхты «Альберта». В течение многих недель королева не допускала к своему столу никого из мужчин. Она не появлялась ни на каких официальных мероприятиях. Она, не так давно вернувшаяся к нормальной жизни, вновь погрузилась в траур и молитвы. Комната Брауна должна была оставаться в нетронутом виде, с его огромным килтом, разложенным на кресле. Каждое утро на его подушку клали свежие цветы.

К поезду, на котором королева проследовала в Бальморал, постарались не допустить никого из посторонних. Расписание его движения держалось в секрете, а во время его стоянок на вокзалах проход на перрон был закрыт.

«Он был моим лучшим другом», — делилась она по приезде в Крейти с местным пастором. На кладбище она приказала установить надгробный памятник, на котором выбили двустишие Теннисона, специально написанное по этому случаю: