Королева Виктория

С террасы замка Альберт наблюдал за маневрами королевского флота. Виктория тут же нежилась на солнышке в шезлонге. Он насвистывал, подражая пению соловья. Позже королева признается: «С тех пор как только я слышу соловья, то сразу же вспоминаю о своем горячо любимом муже».

Детям была предоставлена в Осборне полная свобода, и они бегали по окрестным лесам, как когда-то Альберт и его брат бегали со своим воспитателем в Розенау. Они собирали землянику и ежевику. Рвали гиацинты и нарциссы, из которых делали букеты для своей мамочки. Принц учил их плавать и запускать бумажных змеев. У каждого из детей было нежное домашнее прозвище: старшая дочь Вики, очень смышленая девочка, была любимицей отца. Берти слегка заикался, и сестра дразнила его за это. Алису за ее пухлость прозвали Фатимой. Младший, Альфред, стал Аффи.

Доктор Кларк приехал сюда проверить чистоту воздуха и остался ею вполне доволен. Солнце и мягкий климат Осборна должны были пойти на пользу всей семье: здоровью детей, нервам Виктории и желудку Альберта. В Букингемском дворце принц постоянно жаловался на зловонную канализацию, из-за которой воздух во дворце был тяжелым и вызывал у него сонливость. Каждая новая беременность сопровождалась у королевы хронической депрессией, которая в столице обострялась. «Дождливым воскресным днем Лондон с его туманом, закрытыми лавками и почти безлюдными улицами похож на благопристойное кладбище огромных размеров», — писал Тэн.

Виктория любила оптимистические проповеди и никогда не предавалась традиционному воскресному отдыху. Всю свою жизнь она будет по воскресеньям совершать путешествия, идя наперекор церковным канонам. Она хотела, чтобы ее дети в этот день отдыхали от учебы и развлекались. История Ирландии, которую она изучала с Лецен, и те жестокости, которым английские пуритане подвергали там католиков, подвигли ее к терпимости: «Я краснею за ту религию, что мы исповедуем, когда вижу, как она несправедлива и до какой степени лишена милосердия».

В последнее время эта многострадальная Ирландия вновь начала поднимать голову и сплачиваться вокруг своего католического лидера Даниела О’Коннела. «Это человек высокого роста, крепкого сложения и ничем не примечательной наружности. У него некрасивое лицо, все изборожденное морщинами, красное и прыщеватое, костюм на нем под стать ему самому. Он носит парик и широкополую шляпу. Но стоит ему возвысить свой голос в защиту народа или заговорить о своей вере в Бога, как он преображается, становится притягательным и величественным, приводит в трепет угнетателей, его слова проникают в душу, вызывая одновременно слезы, гнев, энтузиазм и мятежность», — писала Флора Тристан. Эта писательница, придерживавшаяся социалистических взглядов, добавляла: «Если бы королева Виктория смогла опереться на такую мощную силу, если бы, невзирая на религиозные различия, связала братскими узами пролетариев трех королевств: Англии, Ирландии и Шотландии, она бы за несколько лет завершила то, чего Людовик XI не смог сделать за все свое царствование, и ее освобожденный народ восславил бы ее».

Но основная масса англичан, шедших за своими пасторами, считала папизм своим исконным врагом. Британская нация формировалась на фоне постоянных религиозных войн. В конце XVII века в английский язык вошли слова «тори» и «виги»: первое происходило от презрительного прозвища ирландских католиков, второе — шотландских пресвитериан. Католиков испокон веку не принимали в Оксфордский и Кембриджский университеты [40]. Они получили право голоса лишь в 1829 году, когда на историческом заседании парламента был принят «Emancipation Bill» [41], что тогдашний премьер-министр Веллингтон назвал «революцией».

О’Коннел был первым ирландцем, избранным в палату общин. Он отказался произносить традиционную клятву депутатов, согласно которой они брали на себя обязательство защищать англиканскую церковь. В своих речах он отказывал англичанам, происходившим от саксов, «этих неотесанных дикарей», в праве что-либо диктовать ирландцам с их высокоразвитой кельтской культурой. Своим зычным голосом этот блистательный трибун требовал для Ирландии независимого парламента, дабы обеспечить католикам равноправное политическое представительство в высшем органе власти. В шестьдесят девять лет он выступал в Дублине под открытым небом на митингах, собиравших до трехсот тысяч человек, выступал на глазах английской полиции, бросая вызов правительству: «Ну же, хватайте меня, если посмеете, и тащите в суд!»