После рождения принца Леопольда королева сказала сэру Джеймсу Кларку, что если родит хотя бы еще одного ребенка, то превратится в развалюху. Мистер Кларк не стал возражать королеве, но добавил, что все дело не в ее физическом состоянии, а в состоянии души [65]. Однако после рождения принцессы Беатрисы королева вновь воспрянула духом. «Сейчас я чувствую себя намного лучше, чем после предыдущих родов», — записала она в дневнике. Окончательно она отбросила сомнения относительно детей, когда набралась смелости и попросила принца Альберта поддержать ее в нелегких отношениях с ними и, уж во всяком случае, не ругать ее в их присутствии. «Я была щедро вознаграждена и забыла все, что пришлось вынести, — отмечала она, — когда мой любимый Альберт сказал: «Прекрасный ребенок, и к тому же девочка!»
По мере взросления этого ребенка королева все больше привязывалась к младшей дочери и даже мысли не допускала, что ей придется когда-нибудь расстаться с ней. А позже она недвусмысленно заявила, что ее замужество будет для нее трагедией. Она признавала, что постарается сделать все возможное, чтобы как можно дольше сохранить Беатрису «юной и по-детски наивной», поскольку «не сможет жить без нее». Тем более что это было бы благом для самой девочки. Откровенно говоря, сама Беатриса не изъявляла никакого желания побыстрее выскочить замуж и покинуть родные пенаты. Однажды в детстве она наблюдала, как художник Фрит писал картину, посвященную свадьбе ее старшего брата. В какой-то момент художник повернулся к ней и спросил, не хотела бы она стать одной из подружек невесты. «Нет, — решительно и без колебаний ответила девочка, к несказанному удовольствию матери, — мне вообще не нравится свадьба. Я никогда не выйду замуж и навсегда останусь с мамой».
«Могу сказать честно и откровенно, — писала королева старшей дочери, — что никогда в жизни не видела столь милого, нежного и дружелюбного ребенка, как она. Беатриса чрезвычайно доброжелательна, имеет чудесный характер и является превосходной помощницей для меня... Она всегда со мной, и я никогда не перестану любить ее и доверять ей. Я даже мысли не допускаю, что она когда-либо оставит родной дом, как сделали ее старшие сестры, что, конечно, было большой ошибкой. Надеюсь, что она всегда останется со мной, за исключением, разумеется, тех случаев, когда будет посещать театр или другие публичные места».
Даже много лет спустя королева по-прежнему продолжала гнать от себя дурные мысли насчет возможного замужества младшей дочери и благодарила Бога за то, что он послал ей такую милую и преданную дочь. Эти чувства усилились еще больше после неожиданной и скоропостижной смерти ее младшего сына принца Леопольда. О замужестве Беатрисы теперь вообще не могло быть и речи. «Я ненавижу все эти свадьбы, — решительно заявила королева. — Они навевают на меня меланхолию, причиняют боль моим детям, приводят к серьезным жизненным испытаниям, вредно сказываются на здоровье и т.д. и т.п.».
Даже одно упоминание о свадьбах наводило на нее ужас. А Генри Понсонби получил выговор от королевы только за то, что за обеденным столом рассказал немного о чьей-то свадьбе. Она еще раз напомнила, что никто не имеет права заикаться о свадьбе в присутствии принцессы Беатрисы. Брак, по ее мнению, никогда не был и не может быть источником «настоящего счастья», и сама она убедилась в этом на собственном опыте. В своем безоговорочном осуждении брака королева пошла еще дальше и заявила как-то: «Я ненавижу браки, и в особенности те из них, которые отняли у меня дочерей... Я просто не могу думать о них... Мне всегда было интересно, — писала она, позабыв о всяких правилах грамматики, — что ощущает мать, дав жизнь своему ребенку, а потом лишается его по прихоти совершенно чужого для нее человека. Подобные мысли являются для меня самыми мучительными из всех, которые только можно представить себе в этом жестоком мире».
Поэтому нет ничего удивительного в том, что королева пришла в ужас, узнав, что ее дочь не только отказалась от своего прежнего мнения по поводу замужества, но даже успела выбрать человека, которого хотела бы видеть в качестве своего мужа Поначалу она и говорить об этом не хотела. В течение нескольких недель она избегала всяких встреч с дочерью и решительно отказывалась обсуждать с ней эту тему. Все их общение свелось к обмену записками за обеденным столом. И только в 1885 г. она смирилась с мыслью о замужестве младшей дочери, но только при том непременном условии, что ее будущий муж принц Генрих Баттенбергский будет жить при королевском дворе, а принцесса Беатриса никогда и ни при каких обстоятельствах не покинет родной дом. Беатриса без колебаний дала матери такое обещание и совершенно искренне полагала, что подобная участь ей не грозит. Ведь за двадцать два года она лишь «однажды уехала из дому, да и то только на десять дней».