Переведя дух, он присел на корточки, боясь наклониться. Зачерпнул кружкой из горшка, выпил. Взяв два огурца, он немного отдохнул и потащился в канцелярию, однако по дороге передумал и ускоренным шагом направился совсем в другое место. Все-таки он отравился, так или иначе. Вскоре, опираясь локтями в колени, а лбом на руки, он булькал и фыркал, извергая какую-то жуткую жижу, в которую явно подсыпали песка. Он сочувствовал слугам, которые будут опорожнять и мыть вытащенное из-под доски ведро, но больше всего он сочувствовал самому себе. В крошечном помещении с пробитым окном без стекла нашлось место для корзины с цветами. Похоже, они как раз начали увядать. Скорчившийся уродец с выпученными глазами, изображение которого украшало дверь с обеих сторон, таращился на брата-близнеца.
О нет… Пощады ждать не стоило.
Какое-то время спустя, измученный и страдающий, он снова плелся в канцелярию. Канцелярию первого наместника Имперского трибунала в Акалии.
На столе лежали четыре письма и какая-то петиция.
В углу стола разместилась пачка листов и полтора десятка свитков. В другом углу — письмо и два листа.
Дела новые, дела отложенные, дела завершенные.
Пришел писарь и начал раскладывать свои принадлежности на конторке у окна. Ваделар махнул рукой, отсылая его прочь.
Он взял одно из новых писем, отложил, взял петицию. Состоятельные жители Акалии просили пораньше запирать городские ворота. Это не к нему. К Терезе или к юродскому совету. Он взглянул на второе письмо.
И отбросил, поскольку всем уже был сыт по горло.
Нет, не всем… Он сидел, тупо таращась на письма, пока до него не дошло, откуда третье. Схватив его, он сломал печать и жадно углубился в текст.
Его высокоблагородию Т. Л. Ваделару,
первому наместнику…
Мой уважаемый товарищ!
Как дела?
Твоя всегда преданная подруга
Он начал смеяться. И с этим она послала курьера трибунала?
Внезапно он замолчал, охваченный чувством стыда, и потер пальцами веки. Он не ответил на два предыдущих письма. Была поздняя весна, а первое пришло еще зимой. Он не ответил потому, что… очень, очень хотел ответить. Сто дел, о которых ему хотелось написать. Целых сто дел… Ему не хватало времени, чтобы сесть и спокойно рассказать обо всем. Вот именно — спокойствия и времени, но больше всего спокойствия. Он думал — завтра, нет, послезавтра. Потом снова — завтра, послезавтра…
Взяв перо, чистый лист и чернила, он быстро зачеркнул заголовки и написал:
Арма, все разваливается, Первой провинции уже почти нет, так что не будет и Вечной империи…
Он писал быстро, не раздумывая, словно боясь, что может не успеть. Что ему снова не хватит спокойствия.
Дартан разваливался, словно возведенный на пляже песочный замок.