Окруженная солдатами Потока, княгиня-регент ехала к своим отрядам под несмолкающий рев восторженной толпы, не веря собственным ушам, ошеломленная и почти испуганная, а прежде всего подавленная ощущением вины, что она о чем-то забыла. Она потеряла нечто великое, а может быть, величайшее. Она забыла, кто приветствовал ее на улицах, когда она въезжала в Роллайну; забыла, кому она впервые улыбнулась, сначала расчетливо, а потом совершенно искренне. Она предпочитала разговаривать с мошенниками, бросая им рыцарский вызов, возможно, даже платить за неохотную поддержку, вместо того чтобы прийти к людям, которые с радостью и даром выставили бы ради нее пятитысячную армию вооруженных за счет города кнехтов — так же, как в другом городе другие, но похожие люди исполнили просьбу любимой тысячницы. В одном ряду встали бы сыновья столичных ремесленников, мелких урядников и купцов, повинуясь приказам выбранных из своей же среды офицеров. Они пришли бы на зов, в небогатых кольчугах и на некрасивых лошадках, бедные мужчины чистой крови, готовые под знаменем королевы Дартана завоевать для себя рыцарские плащи и перстни. Рядом с ними встала бы вся беднота, для которой никогда не было места в имперских легионах, — сотни и тысячи нищих, но в основном честных людей, готовых признать обязанности и дисциплину, служить за одно лишь содержание и пару серебряных монет месячного жалованья, ибо это серебро и немного оторванного от собственного рта солдатского хлеба они могли отдать женам на прокорм детей. Княгиня не смогла бы получить из этих добровольцев опытную полевую армию, но в течение недели выставила бы могучий столичный гарнизон, готовый защищать Роллайну и саму властительницу от кого угодно. Имея живущее в собственных домах сильное местное ополчение, она могла сидеть у себя во дворце и смеяться над рыцарскими отрядами в предместьях, которые по первой же ее прихоти были бы разогнаны на все четыре стороны. Стоило ей позволить, и от изящных белых домов-дворцов не осталось бы камня на камне, а сознающие это столичные магнаты заискивали бы как перед своей властительницей, так и перед народом — и не было бы никакой группировки Справедливых. Вместо нее были бы новые отряды на службе княгини-регента. Но Эзена этого не заметила, разговаривая только с рыцарями, видя себя во главе великих Домов и родов и забыв о миллионах обычных людей, населявших ее Золотой Дартан.
Теперь было уже слишком поздно, чтобы воспользоваться мощью стихии. Простонародью не хватало предводителей. Никто не пришел к этим людям, не показал им великий Дартан, славу прекрасной столицы — их собственного города, который должен был стать равным Кирлану. Никто не рассказал об одинокой властительнице, покинутой и преданной магнатами, желавшими лишь туже набить свои кошельки. Ее королевское высочество могла лишь молчать, с опущенной головой двигаясь среди влюбленных в нее толп.
И тем не менее присутствие этих толп произвело кое на кого немалое впечатление. Ибо не только княгиня-регент забыла, что Золотая Роллайна состоит не из одних только белых дворцов… Отряды Справедливых, идущие на луга за предместьем Четырех Всадников, тоже провожали приветственными возгласами, так же как Малый отряд Дома и Поток, и точно так же за ними тянулись толпы, желавшие увидеть битву. Но все приветствия звучали в честь княгини; никто из идущих на бой рыцарей не слышал своего имени и никто не осмелился бы признаться, против кого он идет сражаться. Сидевшие на боевых конях воины, с копьями в руках и конными арбалетчиками за спиной, смотрели прямо перед собой — ибо иначе им пришлось бы смотреть на несметные толпы, которым вскоре предстояло стать свидетелями их триумфа. Дартанский мужчина чистой крови мог презирать толпу, но толпа эта, однако, существовала. Где-то на дартанско-армектанском пограничье железные полки Доброго Знака сейчас предавали огню деревни, которые Вечная империя не сумела защитить. Известия об этом уже достигли Роллайны, и рыцари Справедливых задавали себе вопрос, сумеет ли империя, которая не защитила армектанские деревни, защитить другие, принадлежащие дартанским союзникам. Но больше всего страха нагоняли именно приветствовавшие княгиню улицы, на которые чуть позже им предстояло вернуться, волоча за собой труп той же самой княгини или ведя ее связанную. Улицы эти были рядом — не где-то там, далекие… нереальные… Они были здесь. И в отрядах, идущих с предместий на луга, трудно было найти хоть одного человека, который не спросил бы себя: куда, собственно, ему ехать после победоносной битвы? Ибо разум подсказывал только один ответ: куда угодно, лишь бы как можно дальше и как можно быстрее.