Он отодвинул воротник рубашки, чтобы получше рассмотреть, и уставился на то, что увидел.
Это была его руна парабатая. Она была резкой на его коже, но уже не черной. Внутри густо начерченных линий он увидел что-то похожее на красные светящиеся пятна, как будто руна начала гореть изнутри.
Он схватился за край раковины, и волна головокружения прокатилась сквозь него. Он заставлял себя не думать о том, что означала смерть Роберта, об их разрушенных планах изгнания. О проклятье, которое обрушится на голову каждых влюбленных парабатаев. Проклятие силы и разрушения. Он думал только о том, как отчаянно нуждается в Эмме, и совсем не о причинах, по которым он не может получить ее, которые остались неизменными.
Они забыли об этом, тянулись друг к другу в пучине горя, как всегда тянулись друг к другу всю жизнь. Но этого не может быть, сказал себе Джулиан, сильно закусив губу и попробовав собственную кровь. Разрушений больше не будет.
На улице начался дождь. Он слышал тихий шум на крыше дома. Он наклонился и сорвал полоску ткани с рубашки, которую носил на заседании Совета. Она была жесткой и темной от засохшей крови его сестры.
Он завязал ее вокруг правого запястья. Она останется там, пока он не отомстит. Пока не свершится правосудие для Ливви. Пока весь этот кровавый бардак не будет улажен. Пока все, кого он любит, не будут в безопасности.
Он вернулся в спальню и начал искать чистую одежду и обувь. Он точно знал, куда ему нужно идти.
* * *
Джулиан бежал по пустым улицам Идриса. Теплый летний дождь намочил волосы на лбу, пропитал рубашку и куртку.
Его сердце колотилось: он уже скучал по Эмме, сожалел, что оставил ее.
И все же он не могу остановиться, как будто мог убежать от боли смерти Ливви. Было почти удивительно, что он мог скорбеть о своей сестре и любить Эмму одновременно, чувствовать и то, и другое, не умаляя ничего: Ливви тоже любила Эмму.
Он мог себе представить, как Ливви была бы взволнована, узнав, что они с Эммой вместе; если бы они собирались пожениться, Ливви была бы в восторге от идеи помочь спланировать свадьбу. Эта мысль была как удар ножом в живот, поворотом лезвия в его кишках.
Дождь хлестал по каналам, превращая мир в туман и воду. Дом Инквизитора вырисовывался из тумана, как тень, и Джулиан побежал вверх по ступенькам с такой скоростью, что чуть не врезался в парадную дверь. Он постучал, и Магнус открыл ее, выглядя измученным и необычайно бледным. Он был одет в черную футболку и джинсы с синим шелковым халатом. На его руках не было обычных колец.
Когда он увидел Джулиана, то слегка поник у дверного проема. Он не двигался и не говорил, просто смотрел, как будто смотрел не на Джулиана, а на что-то или кого-то еще.
— Магнус, — встревоженно сказал Джулиан. Он вспомнил, что Магнус не здоров. Он почти забыл. Магнус всегда казался одним и тем же: вечным, неизменным, неуязвимым. — Я…
— Я здесь по собственному желанию, — сказал Магнус, тихим и далеким голосом. — Мне нужна твоя помощь. Нет абсолютно никого другого, кого я мог бы попросить об этом.
— Это не то, что я… — Джулиан убрал мокрые волосы с глаз, и голос его затих в понимании. — Ты кого-то вспоминаешь.
Магнус, казалось, немного встряхнулся, как собака, выходящая из моря.
— Другая ночь, другой мальчик с голубыми глазами. Дождливая погода в Лондоне, но когда было что-нибудь другое?
Джулиан не давил на него.
— Ты прав. Мне действительно нужна твоя помощь. И я больше никого не могу попросить об этом.
Магнус вздохнул.
— Тогда заходи. Но тихо. Все спят, и это достижение, учитывая все, что произошло.
«Конечно», — подумал Джулиан, следуя за Магнусом в центральную гостиную. Это тоже дом скорби.
Интерьер дома был грандиозный по своим масштабам, с высокими потолками и мебелью, которая выглядела тяжелой и дорогой. Роберт, казалось, мало что добавил в плане индивидуальности и декора. На стенах не было семейных картин, а кроме родовых пейзажей, почти не было картин.
— Я давно не видел Алека плачущим, — сказал Магнус, опускаясь на диван и глядя куда-то в даль. Джулиан стоял на месте, вода капала с него на ковер.
— Или Изабель. Я понимаю, на что это похоже — иметь отца-ублюдка. Он по-
прежнему ублюдок. И он любил их и пытался исправить это. Что больше, чем ты можешь сказать о моем. — Он бросил взгляд на Джулиана. — Я надеюсь, ты не возражаешь, если я не использую на тебе заклинание сушки. Я пытаюсь сохранить энергию. Там есть одеяло, на этом стуле.
Джулиан проигнорировал одеяло и стул.
— Я не должен быть здесь, — сказал он.
Взгляд Магнуса упал на окровавленную ткань, повязанную вокруг запястья Джулиана. Выражение его лица смягчилось.
— Все в порядке, — сказал он. — Впервые за долгое время я чувствую отчаяние. Это заставляет меня набрасываться. Мой Алек потерял своего отца, а Конклав потерял достойного Инквизитора. Но ты, ты потерял надежду на спасение. Не думай, что я не понимаю это.
— Моя руна начала гореть, — сказал Джулиан. — Сегодня ночью. Как будто она нарисована на моей коже огнем.