Королевская аллея

— Готов в это поверить. Так вот: Мемме на какое-то время забылась сном. В Залеме я буквально воспрянул. Определенный надзор за учениками и строгий распорядок пошли мне на пользу: вместе с другими мальчиками я усердно учился, мы много гуляли по полям, занятия борьбой тоже закаляли нас. Мы представляли собой некое подобие спартанской республики, в которой царил принцип надежности. Но и какие-то причуды нам позволялись: спать с двумя подушками, например; и, конечно, декламировать «Корнета» Рильке: В седле, в седле, в седле — несемся вскачь сквозь день, сквозь ночь, сквозь день^{285}. Я там обрел друзей, которых, как и меня, выгнали из дому, и дебатировал с ними, прохаживаясь по коридорам. Впрочем, нам не позволялось, даже во время прогулок, хотя бы только соприкоснуться плечами, и всякое «обжимание», как это называл директор, само собой, было запрещено. А между тем, — тут Голо Манн дотронулся до носа, самой заметной части отцовского наследства, — человеколюбие доктора Хана, нашего знаменитого педагога^{286}, основывалось главным образом на любви к юношам. Хан, должно быть, сильно страдал.

Хойзер удивился этому специфическому сочувствию, проявленному взрослым, даже уже перешагнувшим рубеж половины жизни сыном писателя. Но, видимо, расширившиеся глаза Анвара (который то ли грезил, то ли подхватывал на лету произносимые слова и новые для него сведения) побудили гостя отважиться на великодушную откровенность. «Ваш деловой партнер…» — неожиданно подал он реплику в сторону.

— Импорт, экспорт, — пробормотал Анвар.

— …не должен сердиться на небеспричинную пространность моего рассказа.

— Mijnheer Сумайпутра не станет этого делать — простите, что не представил его раньше…

— Что ж, сейчас самое время. Очень приятно. Манн. Я уже перехожу к самому существенному и прошу у вас величайшего внимания.

— …он выносливый и гораздо более любознательный, чем можно было предположить до сих пор. Давайте выпьем.

Хойзер с видом фаталиста разлил вино. Они чокнулись, Манн быстро облизнул губы.

— Собственно, мы хотели только повидать моих родителей, — успел вставить свое сообщение Хойзер. — И еще, если получится, посмотреть замок Трифельс^{287}, но туда ведет очень крутая тропа.

— Итак, я расцвел. У нас был свой театр. Я там добился большего, чем роль Дамы в трауре. В «Разбитом кувшине»^{288} я всем очень понравился в роли сельского судьи Адама, алчного и хитрого. Но какой же триумф снискал я в шиллеровской пьесе, на наших скромных театральных подмостках в Замке!

Безостановочный поход, вот наша жизнь.
И мы, как ветра шум, не знающий отчизны,
Носились по охваченной войной земле.

^{289}

Каждое поколение немецких школьников, до скончания времен, будет с наслаждением и с пользой открывать для себя «Марию Стюарт», «Песнь о колоколе», «Валленштейна». Ведь образование помогает субъекту познать и выразить себя! Сколько же в этих стихах человеческого ликования, какое чутье к противоречивым жизненным силам, ко лжи, обману и борьбе. Шиллер, ты чувствительный герой! Наша четырехчасовая постановка «Смерти Валленштейна» привлекла зрителей со всей округи. Валленштейн, это был я! Валленштейн (Голо Манн смахнул со лба волосы), о, мой Валленштейн, могущественный Шатун, звездочет! Он подчиняет себе, во имя императора, всю империю, а в конце ему недостает сил, чтобы противостоять собственным убийцам. Или этот загадочный генералиссимус и князь, распорядитель Тридцатилетней войны, так устал, что уже не мог отвечать ни на какие дальнейшие вызовы? Была ли его врагом та самая Мемме? Хотел ли загадочный полководец избавиться от себя и вознестись к звездам? Он оставил на Земле грандиозный след, над которым всегда будут колыхаться туманы и толкования. Потому что нам, людям, не дано большего?

Но время скрытых замыслов прошло,

—Блистательный Юпитер нами правит,
И дело, созревавшее во тьме,
Он в царство света властно увлекает…
Немедля надо действовать, не то
Счастливое исчезнет сочетанье, —
В движеньи вечном звездный небосвод!^{290}

Он не действует, он не вступает в союз со шведами против своего коварного императора. Этот могущественный стратег оказывается побежденным. Какой же вывод мы можем сделать? Колесо Фортуны размалывает всех.

— Вам бы следовало обстоятельнее заняться такой фигурой. Она приближает к нам прошлое. Помогает вооружиться против судьбы. Да и сами стихи восхитительны.

Голо Манн издал стон.