Читаем Королевская аллея полностью

Теофилус ван Донген действительно принял его, как подсобную рабочую силу, на службу в Hotel Centraal — первый и единственный отель в Паданге. Там останавливались переночевать владельцы горных плантаций, правительственные чиновники, заглядывали и офицеры из Форт-де-Кока{69}; за чашкой чая — или чтобы потанцевать — здесь собиралось всё это европейское общество, вся белая элита… Как мальчик на побегушках, Анвар часто бывал в городе, потому что считалось неприличным, чтобы европейцы ходили пешком по жарким и пыльным улицам… Всего лишь несколько лет спустя, в период японской оккупации{70}, многие из этих европейцев были убиты. Другие умоляли пощадить их, когда позже войска Сукарно{71}, после жестокой борьбы, привлекали бывших колониальных господ к военно-полевому суду. Те, кому удалось спастись, теперь стареют в тесных домах Голландии, где пальмовые веера прямо у них в руках рассыпаются в пыль. В Индонезии парадный портрет королевы Вильгельмины уже не найдешь ни на одной стене…

А в те стародавние времена с кальвинистскими богослужениями, подневольным трудом на каучуковых плантациях, первыми массовыми профилактическими прививками в деревнях — как раз в тот день, когда немецкий крейсер «Эмден», прибывший с дружественным визитом, встал на якорь в гавани Паданга, то есть 20 февраля 1938 года, еще до начала бала и фейерверка в честь именитых гостей, — Клаус Хойзер снял номер в отеле Centraal…

— Here we go, Anwar[10].

Батак{72} с примесью яванской крови неохотно оторвался от уток. Вероятно, впервые с кайзеровских времен по здешнему газону шагал человек в белых гамашах. Остатки печенья он сунул в карман пальто… По меркам индонезийских островов Анвара можно назвать высоким. Его темная кожа, отливающая синевой, уже три дня привлекает к себе удивленные взгляды немцев. Наверное, это посланец какой-то страны, сын султана, приехавший посмотреть на наше послевоенное возрождение, полагают некоторые. Здесь ведь никого не увидишь, кроме местных белых, англичан в военной форме и считанных негров, из числа американских солдат. Лицо у Анвара соразмерное, но, когда он говорит, оно часто кажется странно неподвижным. Или люди обращают внимание только на полные губы, которые, как только он замолкает, снова складываются в благожелательную улыбку? Все же с ним лучше держать ухо востро. Анвар, конечно, может часами сидеть на полу, в позе лотоса, и медитировать, устремив взгляд в пространство. Но, с другой стороны, в Шанхае он уговорил гостиничного администратора снизить на целую треть плату — фиксированную — за их номер; а китайского уличного торговца, который пытался всучить ему перезрелые плоды манго, выдавая их за свежие, довел до такого состояния, что тот потом стыдливо опускал голову всякий раз, когда они проходили мимо его лотка. Клаус, хотя именно он обычно отдает распоряжения и высказывает пожелания, не мог бы с уверенностью сказать, кто из них двоих в каждом конкретном случае принимает окончательное решение. Однажды он потребовал, чтобы в номере повесили клейкие ленты, против ночных насекомых. Анвар вместо этого расставил чем-то наполненные глиняные горшочки, в которых бесследно исчезала ночная нечисть. А недавно, когда Клаус искал роскошный подарок для мамы, он поручил Анвару раздобыть отрез алой чесучи, для вечернего платья. Развернув пакет, Мира долго восторгалась драгоценной материей… синего цвета, который, конечно, гораздо больше подходит для пожилой супруги профессора. Пока длилась эта сцена, лицо Анвара не выражало раскаяния — скорее уж то тихое торжество, которое Клаус так часто у него подмечал. Кто бы мог подумать, что бывшему служащему отеля Centraal — который с самого начала выполнял для него мелкие поручения, а вскоре стал каждое утро тщательно проверять в его номере москитные сетки, — он когда-нибудь предоставит право распоряжаться чековой книжкой? Теперь именно Анвар решает большую часть финансовых вопросов и, среди прочего, заказывает билеты на самолет. Клаус с первого дня их знакомства, хоть и не без некоторого страха, доверял этому уроженцу гор. Не без страха — потому что не стоит дразнить или злить человека, родившегося в стране, где сформировался обычай амока. Не исключено, что такие явления укоренены глубоко в психике. Раннее детство Анвара прошло среди колдуний, выпускающих кровь из кур, и вареных хвостов рептилий…

— Посмотрим, что нам попадется дальше.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза